Людской гомон толпы перекрыл хриплый вой жестяного рожка, и толпа раздалась надвое, освобождая узкий проход. По нему, подталкиваемые тычками охранников, плелись приговоренные. «Как можно так покорно идти навстречу смерти? – удивился Люк. – Впрочем, разве у них есть выбор?»
Первым снова шёл здоровяк в прожжённом кожаном фартуке. Как и в прошлый раз, он нёс на руках сына, и Люк заметил, как безжизненно болталась свесившаяся рука мальчика – тонкая, бледная, какая-то синюшная. За ними шли остальные – мальчик постарше, видимо, второй сын здоровяка, и старик со старухой. Она едва шагала, и спутники поддерживали её под тощие, морщинистые руки.
Когда мужчина проходил мимо Люка, тот снова почувствовал знакомый запах. Неистребимый, въевшийся в одежду, кожу – запах гари, тлеющих угольёв, огня. Запах опасности.
– Парнишка умер. – тихо сказал дядя Антон. – Сразу после оглашения приговора. Охранники хотели забрать тело, но отец вцепился, не дал. Решили не настаивать – зачем? Так и так достанется паукам, так пусть уж…
Процессия поравнялась с помостом. Охранники остановились; мужчина, повинуясь тычку в спину, повернулся к Генеральному. Тот приспустил воротник своего плаща и посмотрел прямо в глаза приговоренному. Люк увидел, как взгляд дауна, только что полный гнева и ненависти, вдруг потух, сделался покорным, уткнулся в пол.
«….недаром в Офисе говорят, что Генеральный может усмирить любого бунтаря одним-единственным взглядом…»
Приговоренных по одному затолкали в клетку. Снова они шли покорно, подчинялись тычкам охранников, и лишь мальчишка озирался, тщетно пытаясь поймать взгляд Генерального.
Здоровяк осторожно положил свою ношу на пол. Старуха (она замыкала процессию) уселась на пол, положила голову мальчика себе на колени и принялась гладить безжизненное лицо, напевая что-то себе под нос. Для неё словно перестали существовать и вопящая за барьером толпа и обречённость в глазах прочих приговоренных, и леденящие кровь шелесты, поскрёбывания, стуки, доносящиеся из-за решётки. Она была прикрыта криво сколоченным деревянным щитом, так что ни зрители, ни приговоренные не могли видеть, что их ждёт.
«…как будто, они и так это не знают…»
Генеральный что-то шепнул наклонившемуся к нему охраннику – широкоплечему, бритому наголо типу. Тот кивнул, гадко ухмыльнулся и направился к решётке, неся в руках три обрезка арматуры.
Поравнявшись с «водопроводчиками, охранник ухмыльнулся щербатой редкозубой улыбкой. Люка обдало волной гнилостного запаха изо рта. Лея, наморщив носик, отшатнулась, охранник же злобно скривился, прошипел «не нравлюсь, сучка малолетняя?». Сплюнул, грязно выругался, подошёл к решётке и просунул арматурины между прутьями.