В моей нынешней жизни не осталось ничего постоянного, что могло бы давать уверенность хоть в чем-то. Жалкая и дрожащая, я прячусь в этой кровати от всего мира и противна самой себе в своем отчаянии. Как я опустилась. Они были моей гордостью, а теперь, когда я потеряла их, меня переполняет стыд. «Должно быть, я обречена, помечена. Должно быть, что-то со мной не так и я просто не заслуживаю их», — подобные мысли не отпускали меня буквально с первого месяца после цунами. Как иначе объяснить, что мы оказались именно там, куда пришла волна? Что я не учла? Когда утратила контроль над всем? Почему вообще моя жизнь превратилась в кошмарный сюжет с первых полос таблоидов? Как я умудрилась стать статистической аномалией? Может быть, в прошлой жизни я была серийным убийцей? Наверное, теперь я расплачиваюсь за прошлые грехи. Со временем я перестала верить в этот бред, но стыд накрепко въелся в душу.
Скоро Рождество, но рядом со мной не будет сыновей, охваченных лихорадочным восторгом. Мои мальчики не сядут за кухонный стол и не напишут поздравительных открыток родным и друзьям, не будут придумывать ненасытных просьб к Санте. Мне теперь недоступно все то, что было для нас нормой, что до сих пор является нормой для миллионов людей. Я корю себя за собственную несостоятельность. Совершенно отдельно от моего горя, от моих душевных мук во мне тайно гнездится чувство униженности, оттого что их нет рядом.
Поэтому я виновато отвожу взгляд от рождественских украшений в витринах на Бликер-стрит — ведь со мной нет Малли, который уставился бы на них как зачарованный. Перед нашим последним Рождеством я брала его на руки, чтобы он смог хорошенько рассмотреть сверкающие блестками фигуры из «Щелкунчика» на Пикадилли, возле входа в Fortnum & Mason. Теперь мои руки пусты. Какая же я незадачливая мать! Перехожу на другую сторону улицы, чтобы не чуять запаха хвои — на тротуаре у моего дома продают елки. А в памяти поневоле всплывает наш лондонский продавец елок с Фрайер-Барнет-роуд — тот самый, что надевает на работу красный колпак Санты. Товар у него всегда идет нарасхват. Однажды вместе с елкой он продал мне красную металлическую подставку. «Очень прочная. Прослужит целую вечность», — напутствовал он. Недавно я наткнулась на нее в нашем сарайчике. Продавец меня надул. Подставка была вся перекошена.
Наверное, глупо и мелочно — стыдиться, что у других есть, а у тебя нет. Но это так, и никуда мне не деться. Это чувство ущербности отравило мне последнюю поездку в Лондон, домой. Я открывала шкафы и перебирала одежду мальчиков. «Они давно уже из нее выросли бы», — думала я и ощущала себя неполноценной. На той неделе, когда я была в доме, школьников раньше отпускали домой, и в каждом дворе слышался радостный детский гомон и скрип качелей, а у меня было тихо и пусто. Теперь я ючусь на обочине жизни, которая когда-то принадлежала нам.