Теперь меня хватает лишь на очень вымученную улыбку.
— И что будете делать на праздниках? Много народу пригласите?
«Когда ж ты заткнешься, любопытная корова? Рассказать бы тебе все как есть, да ведь ты же грохнешься в обморок. Придется на тебя кислородную маску тратить», — думаю я.
Я никому не рассказываю. Не могу выдавить из себя жуткую, невероятную правду. Как я могу обрушить ее на случайного, ничего не подозревающего человека? С теми, кто уже и так знает «мою историю», можно свободно говорить о Стиве, детях, родителях, о волне. Но всех остальных я оберегаю, стараюсь держать свою правду под замком. Не хочу никого ни потрясать, ни огорчать.
Раньше я спокойно открывала душу незнакомым, да и вообще с легкостью сходилась с людьми. Когда в очередной раз я останавливалась поболтать с кем-нибудь на рынке, то Стив и Вик неизменно поднимали брови и спрашивали с усмешкой: «Что, и это тоже твоя знакомая?» Но теперь я стараюсь держать новых людей на расстоянии. В лучшем случае уклончиво отвечаю на вопросы. Иногда чувствую себя обманщицей. Но нельзя вывалить такое на ни в чем не повинного слушателя. Слишком это страшно, слишком тяжело.
Далеко не всегда бывает стыдно за вранье. Не вижу ничего плохого в том, чтобы дипломатично оставить в неведении случайного собеседника. Однако в моей новой жизни появились люди, с которыми я часто встречаюсь, хожу в кафе, обмениваюсь новостями и шутками, — но даже они не знают. Они видят лишь то, что я им показываю, — вполне довольную всем женщину. Я часто осуждаю себя за это надувательство. Но не рассказываю даже часть своей истории — про родителей или Стива. Кто знает, к чему это приведет.
Наверное, я молчу еще и потому, что сама так до конца и не поверила в случившееся. Оно до сих пор меня потрясает — даже когда я говорю эту правду самой себе, а не то что кому-то другому. Словом, в первую очередь я пытаюсь защитить себя. Представляю, как произношу слова: «Вся моя семья мертва, они все исчезли в одно мгновение», и снова впадаю в ступор.
И все-таки я понимаю, что умолчание приносит больше вреда, чем пользы. Наверное, из-за своих секретов я постоянно ощущаю себя выкинутой из жизни. Мое поведение лишь подпитывает давний страх, что случившееся со мной вызовет у людей отторжение, немногие смогут выдержать мой рассказ и понять меня.
Я пью кофе в компании приятеля, которому, наверное, кажется, что он неплохо меня знает. Он думает, что я приехала в Нью-Йорк, чтобы посидеть в архивах Колумбийского университета, что ради этого я взяла творческий отпуск у себя на кафедре, в Лондоне. Для него я — ученая дама без особых забот в жизни. Мы весело болтаем, и я ловлю себя на том, что сама почти верю в эту ложь — так здорово я научилась притворяться. Но ведь это безумие. Хватит. Пора выложить все начистоту. Правда вертится у меня на кончике языка, но я не отпускаю ее на волю.