– Скоро дадим вам перекусить, – Голос капитана звучал почти виновато. – Может, по глоточку для аппетита?
– Ага! – отозвался я, разглядывая кувшин. – Что там, цианистый калий?
– Виски, – отрезал он, наполнил два стакана, опорожнил свой одним махом и перевел взгляд на Мэри, чье лицо утопало в растрепавшихся на ветру волосах:
– А как миссис Бентолл?
– Пускай спит. Ей это необходимо... Флек, по чьему приказу вы допускаете такие вольности?
– А? – На миг я его вышиб из седла, но только на миг, его организм успешно противостоял алкоголю. – Какие приказы? Чьи приказы?
– Что вы хотите сделать с нами?
– Не терпится узнать, а, Бентолл?
– Просто мне не нравится здесь... А вы не слишком коммуникабельны, верно?
– Еще глоток?
– Да я еще первого глотка не сделал. Сколько еще вы нас продержите?
Он призадумался ненадолго, а потом проговорил:
– Не знаю. Вы не так уж далеки от истины, я здесь не главный. Есть человек, жаждущий встречи с вами. – Он хлебнул очередную порцию виски. – Впрочем, сейчас он малость поостыл.
– Жаль, что он не сообщил вам об этом, прежде чем вы увезли нас из отеля.
– Тогда он еще пребывал в неведении. Радиограмма пришла пять минут назад. Скоро он опять выйдет в эфир – в девятнадцать ноль-ноль, то есть ровно в семь. И ваша судьба решится. Надеюсь, благополучно. – Слова его пугали сумрачными недоговорками; во всяком случае воодушевления мне не принесли. Он переключил внимание на Мэри. Изучал ее довольно долго в полной тишине. Потом подал голос:
– Смотри-ка, Бентолл, она у тебя недурна!
– Еще бы! Она ведь моя жена, Флек. Так что поищи другой объект для любования.
Он медленно повернулся и оглядел меня холодно, зло, угрожающе. Что-то еще померещилось в его лице, но опять-таки – что? Неуловимое «что-то»...
– Кабы был я лет на десять помоложе или, может, на полбутылки трезвее, – заявил он без малейшего воодушевления, – я бы так врезал тебе, Бентолл. – Он уставился на играющую бликами океанскую волну, держа в руке недопитый стакан виски. – У меня дочь чуть помоложе ее, на год, на два. В Калифорнийском университете она сейчас. Высокое искусство! Думает, ее папаша – капитан в австралийском флоте, – энергичным движением он вспенил напиток у себя в стакане. – Наверно, пусть так и думает. Пожалуй, лучше будет, если она меня больше не увидит. На ее месте я бы не пожелал себя увидеть. Да и я ее... теперь...
До меня все дошло. Я, конечно, не Эйнштейн, но в меня не надо вколачивать очевидное кувалдой. Солнце пекло все нещаднее, но теперь я не ощущал жары. Мне не очень хотелось, чтоб он понял: его собеседник – я, а не его собственная душа. И все же я спросил: