Араба звали Хасан, мы с ним приятельствовали. Он брал у меня уроки русского языка, заключавшиеся в том, что Хасан рисовал палочкой на мокром песке женский силуэт и, тыча в разные, главным образом, интимные места, спрашивал, как это будет по-русски.
После работы на муляже я ставил ему произношение. Мой ученик очень старался, от напряжения и усердия он гримасничал и громко повторял незнакомые слова, приводя петербурженок в показное смущение. На следующий день Хасан благополучно забывал весь пройденный накануне материал, и урок к общему удовольствию повторялся сначала.
Но сегодня урока не было. Уроков вообще больше никогда не было, потому что у меня не стало ученика.
Никто не видел, как это произошло. Обдуваемый ласковым ветерком, я задремал на своем лежаке, а проснувшись, решил покурить и поболтать с охранником. Сунув в зубы сигарету и прихватив другую для Хасана, я направился к навесу, где на синем пластмассовом стуле обычно сидел мой ученик, охраняя границу пляжа. Там он сидел и сейчас, как-то уж совсем неприлично развалясь и повесив голову на грудь. За такое поведение на рабочем месте арабское начальство могло запросто разжаловать моего друга в ночные сторожа при автостоянке, то есть вернуть его туда, где он, по его рассказам, начинал два года назад. Я взял Хасана за плечо и собрался было слегка встряхнуть, но тут заметил, что форменная синяя рубашка залита чем-то густым и красным. Ранее в своей жизни я никогда не встречался с подобными зверствами, поэтому до меня не сразу дошло, что это кровь, а горло охранника перерезано от уха до уха.
Не помню, что именно я сделал, но что-то сделал точно, возможно даже закричал, потому что питерские тетки вдруг вскочили на ноги и тоже дружно заорали. Потом мы сидели на лежаках, курили и общались с помощью двух-трех выражений типа «ну и дела!» и «какой ужас!». Наконец пришли двое полицейских в штатском и задали несколько дежурных вопросов. Во время интервью я смотрел на их ноги, обутые в недорогие, даже на первый взгляд жесткие и тяжелые туфли и думал, что и носки на полицейских наверняка дешевые и синтетические.
От мыслей о потной обуви и удушающих носках мне все сильнее хотелось в море, и когда с вопросами было наконец покончено, я только что не побежал на деревянные мостки, откуда так приятно прыгать в ярко-синюю воду. А еще здорово пройтись перед этим по нагретому солнцем, горячему и даже на вид соленому дереву, на котором хочется, улучив момент, чтобы никто не видел, отбить подобие чечетки.
Раньше, когда я бывал только на Черном море, мне казалось, что вода во всех морях в принципе одинакова. Ну разве что в одних потеплее (моря вроде Баренцева или Карского я в расчет не брал), в других посолонее. Здесь я понял, что это не так. Красное море намного дружелюбнее Черного, и дело даже не в том, что оно намного спокойнее. Ощущение такое, что оно бережет тебя, и нужно очень постараться, чтобы в нем утонуть.