— Охотно, — согласился Виктор и разъяснил Нате, каким образом проводится опознание. — Главное — не теряйтесь, — приободрил он оробевшую девушку. — Ничего страшного!
Внимательно выслушав Горюнова, Ната удивилась:
— Я все поняла, но… Но зачем?
— Что — зачем? — не сообразил Горюнов.
— Зачем понадобилась я, к чему это, как вы говорите, опознание?
— То есть как к чему? — начал сердиться Горюнов.
— Нет-нет, — заторопилась Ната, — вы меня неправильно поняли. Я, конечно, сделаю все, что надо, только… У вас ведь есть фотография Малявкина, так зачем я?
— Ах, вон оно что! — усмехнулся Горюнов. — Фотография, конечно, есть, но, чтобы достоверно (он подчеркнул это слово) установить личность задержанного, фотографии мало. Когда есть люди, лично знающие задержанного, во избежание ошибки проводится опознание. Понятно?
Ната молча кивнула.
— Вот и хорошо, — сказал Горюнов. — Приступим.
В кабинете, в котором находился задержанный, к стене было приставлено четыре стула. На одном, посредине, свесив голову вниз, уронив руки на колени, сидел тот, кто назвался Задворным. На остальных стульях сидели, в таких же позах, оперативные работники в штатском, примерно того же возраста, что и задержанный. Напротив за письменным столом сидел еще один чекист.
Как только Горюнов с Натой вошли в комнату, задержанный выпрямился и с испугом уставился на Нату. Краска начала медленно сползать с его лица, он до синевы побледнел, но через какое-нибудь мгновение щеки у него запылали.
— Не надо… — с отчаянием сказал он, хватаясь левой рукой за горло. — Не надо. Я все скажу. Сам. Я не Задворный: моя фамилия Малявкин. Борис Семенович Малявкин.
Все было ясно. Нате не пришлось и рта раскрыть. Проводив взволнованную донельзя девушку и успокоив ее, насколько мог, Горюнов, не ожидая Попова и Константинова (нужды в них теперь не было), приступил к допросу.
Допрос он вел умело, обдуманно, не спеша. Заполнив графы анкетных данных — фамилия, имя, отчество, год и место рождения задержанного, — Виктор закурил и сказал:
— Итак, с формальностями, кажется, покончили. Теперь черед за вами: рассказывайте.
— Что рассказывать? — уныло спросил Малявкин. — Что?
— Все, — жестко бросил Горюнов. — Все. Всю свою жизнь. Только — правду. Учтите, что ваши показания я запишу, и если что окажется не так, разойдется с истиной, тогда… Тогда мы вынуждены будем вас изобличать, и тут уж вам придется пенять на себя.
Малявкин прерывисто вздохнул и поерзал на стуле. Криво улыбнулся.
— Что же, с самого рождения рассказывать?
— Можно и с рождения, только покороче, а вот уж когда дойдете до войны, до самых первых ее дней, попрошу не стесняться. Тут поподробнее, поконкретнее: факты, события, люди. Где воевали, как, в каких частях — все, шаг за шагом. Абсолютно все, ничего не утаивая. До сегодняшнего дня. Ясно?