– Ты внесла чек за аренду? – спрашивает папа, выводя меня из меланхолического состояния.
– Да.
– Ты можешь составить таблицы для наших новых жильцов? Не сегодня, завтра, например, ведь тебе тоже нужно выспаться.
Я их уже сделала. Аренда, коммунальные услуги, непредвиденные расходы…
– Да, я поняла.
– Ты включила сигнализацию?
– Да. Дома я в безопасности, пап, и со мной все в порядке.
Повисает какое-то волнительное молчание, но меня оно нисколько не смущает. В конце концов папа прочищает горло, и его голос звучит грубее обычного:
– Я люблю тебя, орешек.
Мое сердце согревается от его слов.
– Я тоже тебя люблю.
Он вешает трубку, а я устраиваюсь в удобном кресле на колесиках из искусственной кожи и с высокой спинкой. Многие ребята моего возраста скорее всего испугались бы, останься они ночью одни в большом доме. Но с тех пор, как мы переехали сюда – а тогда мне было одиннадцать, – темнота меня не пугает. На самом деле в темноте ночи есть свое утешение. Она похожа на мягкое тяжелое одеяло. На объятия мамы.
Я кручусь в кресле, думая, что мне нужно найти кого-то для своего проекта. Кого-то с машиной, с кем будет легко встретиться, и кто охотно будет работать со мной, а еще будет полностью согласен с тем, что я хочу исследовать. Эта тема для меня – весь мир, буквально жизнь и смерть.
Мой мобильник вибрирует, и я смотрю на текст.
ГЛОРИ: «Тебе нужно связаться со мной. Я вижу в твоем будущем вещи, которые меня волнуют».
Меня тоже волнуют некоторые вещи относительно моего будущего.
Краем глаза замечаю какое-то движение. Тень. Я едва различаю размытое пятно, и оно устремляется из гостиной к лестнице, ведущей в фойе на первом этаже. Мое сердцебиение ускоряется. Уже за полночь. Это время, когда дом оживает. Без сомнений, я не видела детей с тех пор, как сама была ребенком, и жажду увидеть их снова.
Я встаю со своего места и медленно иду следом за странным движением. Нажимаю несколько кнопок, и сигнализация отключается. Открываю тяжелую деревянную дверь, отделяющую меня от остального дома, и с верхней площадки лестницы осторожно смотрю вниз, вглядываясь в темноту.
Слабый свет пробивается сквозь толстое витражное стекло над главной входной дверью, отбрасывая тени на коридор. Тут же воцаряется тишина. Такая громкая, что у меня даже болят уши.
Дети легко пугаются, поэтому я ползу вниз по лестнице, изо всех сил стараясь аккуратно распределить свой вес при каждом шаге, чтобы старые ступени не скрипели и не стонали.
Интересно, что видят дети, когда резвятся вокруг этого старого дома? Видят ли они этот дом таким, каким он был при их жизни? Неужели они потерялись в своих счастливых воспоминаниях? Потому что именно на это я и надеюсь – на смерть, затерянную в радостном сне.