Быстро стемнело. Нас встретил смотритель городка (мэр?), провел к себе в родовой замок (серые камни, сквозняк и мрачные портреты предков), накормил-напоил. Уставшая с дороги, я даже не стала возмущаться, когда после ужина Рейн отправил меня ждать его в покоях. В замке было несколько приборов, усиливающих потоки Источника, поэтому фрейлины могли пользоваться магией.
И вот тут-то мое настроение жутко испортилось.
Во-первых, фрейлины перестали разговаривать, зато стали поглядывать на меня странно, а потом стали меня прихорашивать.
Во-вторых, случилась драка. Это Боярдо попытался ко мне пройти, но его не пустили стражи Рейна, а моим стражам это не понравилось. В итоге весь замок переполошился, домашние даймоны начали метаться туда-сюда по углам, и все приборы, стабилизирующие магию, стали сбоить. Боярдо-таки сумел ко мне зайти и предупредить, что король собирается сегодня провести ритуал — кровью обменяться, а потом возлечь со мной в постель.
В-третьих, Рейн снова разъярился, как бешеный дракон, назвал меня ведьмой, обругал мою свиту, и чуть не оттяпал мне пол-ладони, добывая кровь для ритуала. Вот уж не знаю, как, но потоки Источника все-таки обновились, и только тогда Рейн перестал тяжело и гневно дышать. Оба заведенные, мы остались, наконец, одни в спальне.
— …Свиту она завела! — ворчал Рейн. — Если тебе были нужны люди, я сам бы тебе выбрал лучших — стражей, смотрителей, фрейлин и прочих. Где ты раскопала этих необученных, наглых людей?
Я не стала говорить, что всех этих людей мне посоветовал Баргис, и заявила:
— Буду выбирать тех, кого хочу, и тебя спрашивать не стану. Я королева, милый.
— А я король, и ты должна мне повиноваться!
— Я не привыкла слушать глупых людей.
— И снова ты меня оскорбляешь!
— Если бы ты вел себя разумнее, оскорблений бы не было.
Супруг махнул на меня рукой:
— Ладно, хватит! И без того уже ославили себя на всю округу… Завтра утром я намереваюсь проехаться по ближайшим селеньям — здесь даймоны неспокойны. Ты останешься здесь, в замке, слышишь?
— Слышу.
Я легла в постель и укрылась покрывалом. Меня всю трясло, и я сама не понимала, отчего — то ли после скандала, то ли от осознания, что я навсегда привязана к этому мальчишке, а значит, веселенькая мне предстоит жизнь. Или это разговоры фрейлин о независимости женщин так на меня повлияли. Я вдруг ощутила, что эта самая независимость набила мне оскомину, и что очень, очень хочу, чтобы обо мне кто-то позаботился, обнял, сказал, что защитит, и что мне не о чем волноваться. Вот был бы Рейн взрослый, уверенный в себе, надежный, я б сейчас его приняла с распростертыми объятьями и совсем бы не возражала от выполнения супружеского долга.