Григорий растерянно потеребил усы.
— И как тут быть, Андрей Иванович, прямо не знаю! Баба-то ведь у него депутат сельсовета. Вот какая штука-то! Оно, конешно, Парашка тут ни при чем, не знает она ничего… Ну только и на нее через мужа позор. Жалко бабу!
— Бери понятых и составляй акт! — негромко приказал Трубников.
Лицо его медленно серело, а глаза все суживались, пока не стали черными щелочками.
— Семку этого я в прошлом году раз пять в правление вызывал во время уборки. Лодырь он и саботажник. И не должны мы таких людей жалеть. Из-за них мы нынче лебеду едим. И Парашка жалеть его не будет…
Трубников сел на мешок, стал свертывать цигарку, но руки так и ходили у него ходуном: табак сыпался на землю, бумага рвалась между пальцами…
Он положил кисет в карман и долго сидел не двигаясь, уставив глаза на брошенные кем-то кверху зубьями грабли.
Согнув костлявую спину, Григорий молча пошел к лошади.
— Идти и мне надо, пожалуй! — нерешительно затоптался на месте Назар. — Поди, старуха завтракать ждет…
— Мешок-то свой не забудь! — поднял вдруг голову Трубников.
Назар вздрогнул, торопливо подобрал около весов полосатый мешок и пошел прочь, тяжело волоча ноги и вобрав голову в плечи.
Тимофея так и прожгло насквозь тревожное сомнение: «Ладно ли сделал, что не сказал раньше сам председателю про Назара?»
Со страхом ожидая, что скажет сейчас Андрей Иванович, он медленно, как скованный, стал подметать рассыпанные на току зерна, прибрал и поставил на место грабли, метлы, гребло…
— Иди и ты домой, Тимофей Ильич! — неожиданно тепло и ласково заговорил Трубников. — Отдыхай. Я тут один теперь дождусь, пока подводы подойдут.
И, пока одевался и подпоясывался Тимофей, стоял у него в горле сухой колючий ком…
— А после обеда кликнешь Назара, — слышал он, уже как во сне, голос Трубникова, — да ступайте с ним распечатывать дом Яшки Богородицы. Уговор с бригадиром есть. Перегородки там, печку, полати — все вон! Лавки, полки, божницы — тоже к едреной бабушке. Вымоем, проветрим, чтобы и духу кулацкого не было. Сделаем там читальню, а то негде культурную работу развертывать.
3
Назар и головы не поднял, когда стал его Тимофей на работу звать.
Обеими руками держась за живот и согнувшись, он сидел босиком на нижней ступеньке крыльца и словно прислушивался к чему-то.
— Сосет? — сердито усмехнулся Тимофей.
Назар вскинул на него тоскливые глаза.
— Страсть! Прямо всего так и выворачивает.
Слабо улыбнулся и понизил голос:
— Я, слушай-ко, Тимофей Ильич, как пришел с току-то, до того обозлился на червяка своего, что решил его как ни то извести. Старуха мне как раз шаньги со сметаной поставила на стол. Я было и подсел уж к ним, да спохватился: «Это он, холера, на сметану-то меня манит! — Сам думаю: — Шалишь! Я те сейчас попотчую!»