Вспомнил все это и заплакал от обиды, от жалости к себе и жаркой злобы. Взяв пригоршню монет, долго смотрел на них, шевеля губами.
— Кровушка наша!.. Ну, куда мне вас теперь? Зачем?
Со стыдом казня себя за прошлый умысел свой — завладеть наследством этим, — выпрямился круто на стуле, будто что с плеч стряхивал, и… одубел от страха.
Черной тенью в дверях стоял Назар. Незрячий, недвижный. Только узловатые пальцы его шевелились на топорище, приспуская топор…
И, сам еще не сознавая зачем, Тимофей спросил быстрым шепотом:
— Ты кого, Назарко, видел, когда шел сюда?
Головы не поворачивая, Назар скосил на него дикий глаз, сверкнувший в полутьме острым серпом, и захрипел:
— Зорина Гришку, племяша твоего. Навстречу он мне попался… на лошади…
Привалился плечом к косяку и, не мигая, уставился на Тимофея.
— А что?
Боясь оторваться от его вытаращенного глаза, Тимофей горячо и торопливо зашептал опять:
— Да рази ж в таком деле можно без свидетелей?! Упаси бог…
Назар стоял не шевелясь, не говоря ни слова, перестав дышать. И уронил топор с тяжким грохотом.
Оба вздрогнули, отвернулись враз друг от друга, перевели дух.
Весь обмякший, посутулевший, Назар шагнул через порог.
— Чур вместе, Тимоха? Где нашел-то?
Сейчас только понял Тимофей, какую страшную беду отвел он от себя и от Назара. Одернув прилипшую к спине рубаху, улыбнулся устало.
— В печке. Все наследство Бесовых тут. Собирай в шапку да Андрею Ивановичу понесем…
— Ты чего мелешь-то?! — схватил его испуганно за плечо Назар. — Али вправду эдакой клад отдать хочешь?
Тимофей торопливо сгребал на полу рассыпанные монеты, не глядя на Назара.
— Нам с тобой ни к чему, Назар, клад этот. Одна беда с ним…
Назар пал на колени и, роясь в груде золотой чешуи черными пальцами, взвыл:
— Богатство-то какое, Тимоха, а?!
Вскочил, всплеснул руками, опять рухнул на колени, цокая языком.
— Да тут на всю жизнь нам…
Тимофей разогнулся и взглянул твердо в одичавшие ястребиные глаза на белом лице.
— Опомнись-ко, Назар! На какие деньги-то заришься?! Их ведь в щелоке от крови не отмыть. Да и не в нужде мы с тобой живем, слава богу. Пошто же грех на душу брать?!
Но, видя, что соседа и ноги не держат, и в лице он переменился, пожалел его шутливо:
— До чего же, Назар, живуч в тебе червяк тот, едри его корень! Даже керосин его не берет. Бока бы наломать фершалу тому, что заразу в тебе такую оставил…
Криво улыбаясь и смигивая слезы, Назар молча принялся ссыпать монеты в картуз Тимофея одеревеневшими руками…
5
Той же осенью вечером с поезда сошел в Степахине худой высокий старик в затасканном черном плаще и в кепке. Покосившись на милиционера, ходившего по перрону, приезжий торопливо сунулся за угол станции.