Глядя снизу неотрывно в лицо мне широко открытыми, блестящими от слез глазами, Параша вдруг улыбнулась и спросила:
— На приданое-то заработал ли мне, Алеша?!
И столько было укора, сожаления и нежности в этой горькой шутке, что я опустил голову.
— Нет, Параня…
Она медленно сняла свои руки с моих плеч, выдохнув шепотом:
— Забыл!
— Почему же ты, Параня, не приехала ко мне? — жестко спросил я, не узнавая своего голоса. — Изломала и себе, и мне всю жизнь.
— Ой! — со страхом крикнула она. Лицо ее все больше и больше белело, а глаза становились шире, темнее. — Что ты говоришь-то, Алеша! Да как же мне ехать-то было? И куда бы я тогда с хворой мамой к тебе? До нас ли тебе было? Загородила бы я тебе всю дорогу. Легко, думаешь, мне было терять тебя? Может, дня не было, чтобы о тебе не думала… А ты обо мне такое! Ой, как обидел ты меня!..
И тут я понял, что никто не любил и не будет меня так любить, как Параша.
Целуя помертвевшее лицо ее и сухие почужевшие глаза, я ругал себя:
— Экой я дурак! Приехать бы да забрать надо было тебя. Как бы жили-то мы с тобой!
Она заплакала, трясясь всем телом и не отрывая рук от лица. Потом опять мы долго сидели, не говоря ни слова и слушая биение своих сердец.
В деревне всхлипнула гармошка, потом на улице зажурчал негромкий разговор. Это кончилась в избе-читальне репетиция. Но расходиться, видно, не хотелось никому.
Нам слышно было, как заскрипели ворота, ведущие в поле.
Мимо нас, по дороге, парами и в одиночку прошли парни и девушки. Черные силуэты их обозначались на белом небе, как на бумаге. По кудрям, по гармонии, висящей через плечо, я узнал Михаила, а рядом с ним курносую хохотушку-учительницу. Обнимая ее за плечи, Михаил отважно врал:
— Алешка собирается ваш портрет писать. Сроду, говорит, не видывал такой живописной натуры…
— Скажете тоже, Михаил Тимофеевич! Так-то я вам и поверила…
— Хороший у вас брат! — прошептала Параша.
— Не очень, — проворчал я. — У него жена такая милая, умная, а он тут за девками бегает.
— Не он за девками, а девки за ним, — защитила его Параша. — Как им такого не любить!
За Михаилом прошли группой трактористы из МТС с раменскими девчатами. Потом увидел я Романа и высокую девушку с длинной косой. Они шли, как чужие, по обочинам дороги.
— Это Маша Боева, Савела Ивановича дочка, — тихонько сказала мне Параша. — Девятилетку в Степахине окончила нынче. Третьего дня приехала. Славная такая девчонка…
— Нет, я под руку не хочу! — услышали мы ее сердитый обиженный голос. — Подумаешь, влюбленный антропос!
А Роман, отступая снова на обочину и поглаживая встрепанные волосы, растерянно говорил ей: