— Проводи меня обратно в башню, — резко сказала я Гевину. Он встал, протягивая мне руку, и я ухватилась за неё, ощутив внезапно словно разряд электричества, проскочивший между нашими ладонями. Ну уж нет! Хватит!
Я сама разберусь, кто тут хороший, кто плохой, а кто дурак!
Хватит меня подталкивать!
Выдернув пальцы из его руки, я сердито фыркнула:
— Ненавижу магию! Ненавижу тупость! Ненавижу весь этот мир!
— И меня? — мягко спросил принц.
— У тебя есть магия, ты живёшь в этом мире… — сказала я, потом повернулась к нему, заглянув в глаза: — Как у тебя с критическим мышлением и логикой?
— Ты расстроена, Ксения, — ответил он. — Я понимаю.
— Расстроена?! Я в гневе! Я в ярости!
— Курочка, — начал он, но вдруг уставился на что-то за моей спиной. Я обернулась, готовая ко всякому дерьму, и увидела Тиля, который шёл к нам — бочком, словно нащупывая воздух перед собой нюхом. Подобравшись, я чуть было не шарахнулась прижиматься к Гевину, но вовремя опомнилась. Садовник ковылял, ковылял и, не дойдя до меня двух шагов, опустился на колено. Гевин протянул:
— Никогда не видел, чтобы Тиль…
Тёмные, заскорузлые от земли и воды, покрытые извилистыми венами, выдающими большой возраст слепого, поднялись ко мне, Тиль нашёл мою кисть и, пока я, окаменевшая, пыталась собраться с силами и вырвать руку, приложился к ней лбом. И застыл.
— Как он вообще нас заметил? — пробормотал Гевин.
А я ощутила невероятную силу, заключённую в теле садовника. Как будто лишённый голоса и зрения, тот не мог выпустить её на свободу. Зато цветы и деревья вокруг Тиля питались этой силой…
— Ксения…
Я аккуратно вытянула руку из цепкой хватки садовника и глянула на Гевина. Он выглядел так, будто увидел живого единорога в полной сбруе. Хотя, как знать, не водятся ли здесь единороги? Может, они в конюшне сено жуют…
— Что? — спросила я.
— В Тиле течёт королевская кровь, чтобы ты знала. Он бастард. Бывшая игрушка. Если бы он говорил, мог бы обращаться к моему отцу «Король», а не «Ваше Величество».
— И?
— И он не обязан преклонять колено даже передо мной.
— И? — с нажимом спросила снова.
— И, курочка моя, мне трудно предположить, чтобы Тиль проникся к тебе таким уважением, что забыл о своей крови…
— Он, по крайней мере, ведёт себя, как настоящий мужчина, — фыркнула я, пытаясь разрядить ситуацию. Но стало не по себе. Глянула на Тиля. А он вдруг открыл глаза. Страшные глаза слепого — белые бельма. И в них искрилась радуга — великолепные разноцветные лилии.
Мой страх будто рукой сняло. Я улыбнулась. Прекрасно поняла его, даже без слов. Он благодарил за мою импровизацию, за незнакомые цветы, за то, что я дала им жизнь.