Серая мышь на тропе войны (Гринь) - страница 115

— Я хочу видеть твои глаза, не закрывай их!

— Пожалуйста… — я умоляла, даже не зная, чего именно хочу. Не останавливайся? Дай мне закрыть глаза? Верни подушку? Войди в меня? Сделай все нежно и осторожно?

— Никаких «пожалуйста»! — он даже зарычал вроде как, а потом нырнул лицом между ног. Мама… Я не могла удержаться от стона, от крика раненой птицы — так сладко и мучительно сжалось все в животе от этой ласки, о которой я даже помыслить не могла раньше. Что он делает? Разве так занимаются любовью?

— Девочка моя…

Этот полувздох, полустой чуть не задушил меня. Вадим оторвался от своего занятия и подался ко мне, снова поцеловал… Незнакомый, новый вкус на губах заставил вздрогнуть, пока я не поняла, что это мой вкус, моего лона. Было так странно разделить его с Вадимом, что я прижалась к нему всем телом, ища контакт с его кожей, будто хотела слиться с мужем воедино. А он шепнул:

— Что же ты… Неужели так никого и не совратила, моя маленькая девочка?

Губы куснули за мочку уха, и я ответила, ввинчиваясь куда-то под него, в него, чтобы почувствовать все и не пропустить ничего:

— Я ждала тебя…

Стон был мне ответом. Ну, сделай же это! Сделай! Стань моим настоящим мужем! Молю…

Он навис надо мной, как глыба — большой, сильный, мускулистый. Мой мужчина, только мой! Какие у него крепкие руки… Как он сжимает пальцами сосок, что хочется плакать и взвыть одновременно, но не от боли, нет! От нетерпения…

— Ты точно этого хочешь? — оторвавшись от моих губ, спросил он вроде как даже с угрозой. А я хотела. Я мечтала об этом. Я желала этого… И кивнула. Потом испугалась, что он не заметит, и простонала:

— Хочу…

Что-то большое, твердое и горячее ткнулось мне в промежность, в самый чувствительный уголок, куда нельзя даже палец вставить. Мамочка, как у него получится? Сейчас будет больно… Только бы не закричать и не заплакать… Ведь я хочу этого! Хочу? Да… Ни с кем не хотела, а с ним хочу…

А Вадим не дал мне времени на раздумья, не позволил сомневаться, не оставил возможности издать хоть какой-либо звук. Его губы снова завладели моим ртом, а руки — грудями. Боль пришла — сладкая, долгожданная, но такая недолгая, будто только отметилась и притаилась. А вслед за ней явилось наслаждение, потеснило в уголок. Все мое тело словно превратилось в одну воспаленную, возбужденную точку, и я не знала, что делать с этим — плакать, смеяться, кричать?

— Ты моя сладкая… Ты моя девочка… Моя… Васенька моя…

Вадим был уже глубоко, так, что я чувствовала касание его бедер на животе, а боль стала только маленьким кусочком огромного удовольствия, какого я никогда еще не испытывала в жизни. Мой муж стонал беззастенчиво, двигаясь взад и вперед, убивая неприятные ощущения, заполняя меня целиком, лепя из моего девичьего тела женское…