Орудуя кочергой и найденной в уголке старой щеткой, я смела остатки углей, словно приросших к кирпичам, и золу на пол. Надо бы где-то раздобыть железный лист да прибить его к доскам перед печью, чтобы, не дай Боже, не подпалить углями. После этого я пошла искать лестницу, чтобы забраться на крышу и глянуть в трубу. И ведь искала, балда стоеросовая, пока не додумалась спросить у Степана Ильича.
Он был в своей вотчине: чем-то средним между мастерской и совхозным ангаром. В сарае были открыты ворота, а мужичок, одетый по-простому в растянутый свитер и рабочие штаны, как все мужчины у нас в деревне, прилаживал широкую лопату на черенок. Был Ильич бородат, угрюм и серьезен. Чисто дед Аксентьев за ремеслом. Поэтому я позволила себе тихонько окликнуть Ильича, стуча по кромке ворот:
— Здрасьте! Помощь мне нужна.
Он глянул блеклым глазом из-под кустистых бровей — прям брежневские! — и прищурился:
— День добрый. Я завсегда пожалуйста!
— Мне бы лестницу…
— Какую такую лестницу?
— Деревянную… Ну, чтоб на крышу залезть.
Старик аж глаза раскорячил:
— На… какую крышу?
— Да на ту, — я неопределенно махнула рукой и улыбнулась. Ильич покрутил головой, пробурчал:
— Вот еще чудеса! На крышу… Теперь они еще и по крышам лазиют…
Но пошел куда-то за постройку, чуть подволакивая правую ногу. Ну очень похож на деда Аксентьева! И ворчит так же, и делает, несмотря на ворчание.
— И ершик бы мне еще! — спохватилась вдогонку.
— Какой такой ершик? — пробурчали из-за сарая.
— Ну… ершистый? — неуверенно ответила я.
— Матерь Божья.
Ильич показался с крепкой, грубо сколоченной лестницей, которую волочил одним концом по траве:
— А ершик-то зачем? Да еще ершистый.
— Есть иль нету? — начала сердиться я. — Если нету, так и скажите, неча зазря человека путать!
— Так какой ершик-то? Туалетный, или рыба вот еще есть…
— Трубу чистить!
— Так бы и сказали, — снова буркнул дед и пошел вглубь сарая, зашебуршал там по полкам. Вернулся с железным ершиком на длинной палке и вручил мне:
— Вот. Пойдет?
— Пойдет, — обрадовалась я, подхватила тяжелую лестницу под мышку и добавила: — Спасибо, Степан Ильич!
А он аж сбледнел с лица, забормотал:
— Неужто сами полезете? Да вы что! Трубу чистить — это надо вызывать людей! Куда вам самой-то?
— Да будто ни разу не чистила! — весело откликнулась я, шагая по направлению к избушке.
— Убьет Петрович… Ой, убьет… — послышалось сзади.
Убьет! Вот еще ерунда! Во-первых, не убьет. Во-вторых, просто не узнает.