Он сунул мне бутылку в руку:
— Алкоголичка юная и невинная.
— Лень, почему мне так плохо? — с непонятной тоской спросила я, примеряясь к горлышку.
— Потому что ты вылакала целую бутылку «Киндзмараули» девяносто первого года? — засмеялся он, но я покачала головой:
— Нет, мне было плохо еще до того.
— Любовь странное состояние… Чем он тебя так зацепил, интересно мне знать?
Последние слова Леня пробормотал себе под нос, но у меня всегда был отличный слух. Я откинулась на подушку, глядя в потолок и сжимая пальцами бутылку:
— Мне и самой интересно. Лень, а ты когда-нибудь был влюблен?
— Мы еще играем? — осведомился он, придвигаясь ближе, и я застыла, чувствуя жар его тела. Ответила:
— Нет, по-моему.
— Тогда я могу соврать?
— А тебе хочется соврать?
— Мне хочется… — он протянул руку и коснулся пальцами моего лица, провел по щеке, скользнул к шее, к декольте платья.
— Не надо, — слабо запротестовала я, чувствуя, что не могу двинуть ни рукой, ни ногой. Было щекотно и приятно, но я знала, что не хочу продолжения. Полчаса назад была бы не против, а сейчас — наоборот! Почему? Поняла, что влюблена в собственного мужа?
— Не отталкивай меня, — шепнул он мне на ухо, а я только отмахнулась, как от назойливой мухи:
— Я не хочу. Давай лучше пить виски и рассказывать смешные истории!
— Ну давай! — усмехнулся Леня, отбирая у меня бутылку. — Ты первая.
Остаток вечера я помнила плохо, невнятно, но в голове четко остался монолог о том, как отличить цыплят по полу… А потом Леня нес меня на руках к дому, поднимал по лестнице, а я нежила щеку на его сильном плече и пыталась прогнать всякие глупые мысли, которые хороводом вертелись в голове. А потом я оказалась в своей кровати, укрытая одеялом по самую шею, а Ленин палец легонько мазнул меня по носу, парень тихо усмехнулся:
— Эх, ты, Васса… Спокойной ночи.
И наступило утро.
20 октября
О, Боже! Моя голова! Почему она такая большая и такая… плотно набитая ватой? Почему при каждом движении вата болит? Вата не может болеть… Я попыталась привстать, опершись локтями на постель, но голова запульсировала быстробыстро. С каждым ударом сердца боль отдавалась в черепе, и я снова улеглась, стараясь не двигаться. Голова унялась, и осталось только легкое кружение.
Зачем я напилась вчера? Господи всемилостивейший, почему ты оставил меня? Почему не подсказал, что будет так плохо… Или не захотел подсказать?
Закрыв глаза, я словно увидела тятю за работой. Он колол дрова, высоко поднимая топор и опуская его на полено с грудным охом. Такой сильный, такой красивый… Тятя… О чем же мы говорили тогда? Я пришла с вопросом, кажется. Да, именно с тем вопросом, что мучил меня сегодня. Почему Бог не подсказал, что, если я прыгну с копны, то поврежу лодыжку? Что сказал тогда тятя?