– Не думаю, что гитлеровцы успеют окопаться, Николай Федорович. – Гловацкий хищно оскалился. – Они демонстрацию до того вели, и сейчас приказ получили перейти к обороне. Временно! Вот в чем штука! Есть такая наука – психология называется. Всякая тварь мыслящая, все же душу имеет, пусть насквозь гнилую и подлую, но есть такая компонента! А раз изволит быть, то велит она человеку не напрягаться там, где нет нужды.
– Вы это о чем, Николай Михайлович?
Ватутин оторвался от стереотрубы и посмотрел на Гловацкого. Тот в своей привычной манере уселся на чурочку, что стояла на НП 70‐й дивизии, и самым беззаботным образом курил. На командарме была полевая форма с защитными петлицами, без наград, а снятая с головы стальная каска лежала возле ноги. Достав платок, он часто вытирал выступавшие на лбу капли пота – летняя жара донимала, но если раньше бойцы мечтали о дождике, то сейчас это было бы совсем некстати.
– Они же победители, почти всю Прибалтику триумфально прошли. А тут просто недоразумение – уперлись русские в дотах, задолго до войны ими построенных, вот и не взять их ни с наскока, ни приступом. Нет, штурмовать можно и дальше, вот только потери недопустимы. Нет у них желания с нами тут драться, как говорится, до последнего померанского гренадера. Посему в мыслях сразу прорезался опыт прошлой кампании во Франции. Если «линию Мажино» нельзя проломить, то ее надо…
– Обойти, ведь так?
– Ага, вы правы. – Гловацкий пристально посмотрел на командира 1‐го мехкорпуса Лелюшенко – на данную рекогносцировку отправился сам лично, чтобы на месте определить место прорыва немецкой обороны танками. – А потому и начали переброску главных сил 4‐й панцергруппы на эстонское направление и, конечно, к Пушкинским Горам, благо этот маршрут немцам уже хорошо известен – хаживали не раз. И даже командира 56‐го корпуса Манштейна там потеряли.
От шутки генералы дружно хмыкнули. Гловацкий отметил, что настрой хороший. Рядом стоял с сияющим лицом командир 23‐й танковой бригады Горленко, которому час назад Ватутин негромко прочитал долгожданный приказ о присвоении тому звания генерал-майора. Вообще-то представление маршала Ворошилова на производство давно прошло одним списком, но самого Горленко по странным причудам бюрократии в приказе не оказалось, хотя фамилия его была там прописана повыше Черняховского. Николая Федоровича такой «пробел» отличившегося комбрига 23‐й танковой сильно удивил, и командующий фронтом обратился напрямую к маршалу. Климент Ефремович сам пребывал в недоумении – «пронесли» кадровики, оставили и без звания, и без ордена Красного Знамени. Потребовалась неделя переписки, и, наконец, справедливость восторжествовала.