Он сидел спиной к ней, прямо на земле и не переставал приглушенно стонать, периодически выругиваясь и в чем-то копошась.
— Умираю, что же еще, — мученически отозвался он.
— Ну знаешь!.. Давай ты это будешь делать не у меня и не ночью, — проворчала Ната, приближаясь к нему.
— Зачем в лицо светить?! — зажмурился он, и Ната сообразила сместить фонарь. — Нога…
— Господь! А это что такое??? — в ужасе разглядывала она капкан, что мертвой хваткой вцепился Мамонтову в ногу. — Откуда это тут?
— Я думал, твоих рук дело, — нашел в себе силы усмехнуться Мамонтов, и Ната невольно оценила в нем и чувство юмора, и стойкость духа. Только вот, не до того сейчас было.
— Я сейчас, — помчалась она к сараю за палкой.
Капкан нужно было разомкнуть и поскорее освободить его ногу. С ранами уже будет разбираться потом и дома.
Вернулась она через минуту уже и вставила палку между железными «челюстями».
— Давай я, — перехватил палку Мамонтов, когда ее сил не хватило, чтобы разжать «челюсти».
С первого раза не получилось, и Нате даже жалко стало этого мужчину, что душераздирающе застонал от новой волны боли. Но уже следом удалось освободить его ногу.
— Ну все, теперь аккуратно вставай, — подхватила Ната Мамонтова под руку и потянула вверх. — На ногу старайся не наступать. Дома посмотрю, что там с ней. Допрыгаешь? — позволила она Мамонтову обнять себя за плечи и навалиться всей своей тушей.
Оставалось надеяться, что от такой нагрузки позвоночник ее не осыплется. Да и потяжелее таскала, — вспомнила она, как транспортировала его из лесу.
В доме первым делом удобно устроила Мамонтова и его ногу на диване (прямо на своей импровизированной кровати, — мелькнуло недовольство, которое Ната отогнала) и рассмотрела рану.
— Кости вроде целы. Ну-ка, пошевели пальцами, — пострадавший подчинился с гримасой боли на лице. — Отлично! Целы. Но раны глубокие. Сейчас мы их промоем и остановим кровь (которая уже перепачкала ее постель). Некоторые зашьем, — предупредила она, и ответом ей послужил тяжкий вздох.
Во время всей процедуры Ната была предельно сосредоточена и ловка, а Мамонтов оставался на высоте. Он не дергался, не стонал и, вообще, проявлял нешуточную выдержку. Ната даже зауважала его. Ну, временно, конечно, пока не спадет к нему сострадание. А оно уже начинало спадать, уступая место раздражению.
— Ты чего ночью на улицу поперся?! — накинулась она на него сразу же, как закончила перебинтовывать ногу.
— Вообще-то, в туалет! — ответно возмутился он. — Не под себя же мне ходить…
Об этом она как-то не подумала.
— Успел хоть? — уже более спокойно поинтересовалась.