Даже примерно не могу предположить, сколько длилась эта пытка. Очнулась я уже полностью одетая и пунцовая от стыда и отвращения.
— Умница, — довольно промурлыкал мужчина, слегка потрепав меня по горячей щеке. — Ты хорошо себя вела. За это я провожу тебя в последний кабинет и поприсутствую при осмотре…
Это стало завершающем этапом в череде моих унижений. Мы переступили порог шестого кабинета, и я увидела самое настоящее гинекологическое кресло. Я попятилась к двери, и оказалась в руках предыдущего самца.
— Ну что ты дичишься? Будь паинькой и дяди тебе не сделают больно, — хохотнул он.
С другой стороны ко мне уже приближался второй самец. Это сравнение само пришло в голову и никак не хотело ее покидать.
— Нет, — замотала я головой, а на глаза навернулись слезы. — Я не буду… Я девственница.
Я прибегла к правде, как к единственному шансу на спасение. Но мои надежды разбились о беспощадные слова, произнесенные низким мужским голосом:
— Вот это мы сейчас и проверим…
Что было дальше, помню местами. Как оказалась раздетой и на кресле, память вообще отказалась зафиксировать, видимо, пощадив мой рассудок.
Это не был осмотр. Врачи вели себя, как озабоченные и похотливые самцы. Они по очереди гладили меня там, пока я не достигла крайней степени возбуждения и не застонала. Я чувствовала, как кто-то посасывает мои соски, приговаривая:
— Хороша… Она сладкая, как мед…
Я и там периодически ощущала чей-то язык, который лизал меня и теребил самый чувствительный бугорок, пока я не начинала кричать и извиваться. Затем опять меня ласкали руками, которых было слишком много, и трогали они везде.
Пытка длилась бесконечно долго. Несколько раз я оказывалась на пике возбуждения, чтобы потом с криком низвергаться в бездну отчаяния и отвращения к себе.
— Как жаль, что ты нужна нам девственной, — шептал на ухо чей-то голос, и губы накрывал чей-то влажный рот, пахнущий сексом. — Я бы показал тебе, что значит настоящая страсть…
Когда поняла, что стою полностью одетая, у меня не осталось сил даже соображать. По щекам струились слезы унижения. Хотелось умереть немедленно. Я понимала, что тут произошло. Понимала, что меня насиловали два человека, насиловали изощренно, чтобы не нарушить девственности, заставляли меня испытывать ответную страсть… И еще я поняла, что это чувство отвращения к себе и всем мужчинам будет преследовать меня всю жизнь, сколько бы она не продлилась.
Когда я, окаменевшая в душе, вышла в приемную, Филипп ждал меня на той же лавочке. Я даже не посмотрела в его сторону, пошатываясь, прошла мимо и оказалась в коридоре. Ноги сами несли меня подальше от этого места.