Есть под пристальным наблюдением становилось все более неудобно по мере утоления аппетита.
— Может, займешься делом, — сварливо спросила. — А то мне кусок в горло не лезет.
— Не сказал бы, — опять рассмеялся он. — Исчезают с тарелки только так.
— А теперь не лезет. Чего вылупился? И почему сам не ешь?
— Мой завтрак — чашка кофе, — умозаключил Филипп. Вид у него, при этом, прямо профессорским стал.
— Интересно… А там, значит, ты ел исключительно из чувства солидарности?
Не хотелось даже думать о противном подземелье, не то что называть его вслух. Сразу вспоминались страшные женские лица, красивые мужские, повсеместная раздражающая зелень и блеск черного. От отвращения передернула плечами, что не укрылось от Филиппа.
— Что-то не так? — всполошился Филипп. Ну точно наседка. — Получилось невкусно?
— Нормально, — буркнула я. Идиллия семейного завтрака развеялась от мрачного видения подземелья. Я буду не я, если не найду способ сбежать от этого соблазнительного тирана и всей их ненормальной шайки.
Теперь я понимала, чем их мир отличается от нашего. На первый взгляд все то же самое, даже смена времени года такая же, как у нас. Но тут все идеальное, куда ни глянешь. Чем-то деревья в лесу, особенно сейчас, в белом убранстве, как в соболином меху, напоминали мне их мужчин. Такие же красивые и надменные, лишенные сострадания и простых человеческих радостей. Здесь совершенно нет ветра, словно и ему запретили дуть, чтобы не нарушить идеальную картину спокойствия. На небе ни единого облачка, и что-то мне подсказывало, что тут всегда так. Но это же противоестественно для зимы, когда чаще наползают снеговые тучи и можно неделями ждать скупого солнечного света. Интересно, есть ли тут звери? Или к ним у населяющих этот мир мужчин примерно такое же отношение, как к своим женщинам? Хотя нет, судя потому, в каком дефиците у них тут мясо, животных либо очень мало, либо к ним относятся, как к святыне.
Я брела по ровной, утоптанной тропинке и не могла не думать, что ходят тут преимущественно одни мужчины. Судя по серости женских лиц, они годами, а то и десятилетиями не видят дневного цвета. Что же за гадство тут творится? И как можно допускать такое?
— Что-то ты сегодня молчаливая какая-то? — раздался за спиной голос Филиппа.
Он сопровождал меня на прогулку, разве что в ошейник не заковал. Шел на определенном расстоянии, не сокращая и не увеличивая его.
— А толку с тобой разговаривать? — буркнула я себе под нос, но он расслышал.
— В каком смысле?
— А в таком! — я резко развернулась, так что он чуть не налетел на меня. Выглядел при этом ошеломленным, чему я тихо порадовалась — хоть так удалось на время стереть маску надменности с этого красивого лица. — Еще ни на один вопрос ты мне не ответил? Или ты хочешь, чтобы я беседовала с тобой на отвлеченные темы? Может, поговорим о литературе? Или театре?