Хуже того, он не хотел просто играть с ней в клубе. Он жаждал сорвать маску, чтобы узнать, кто она. Чтобы узнать, что заставляло ее смеяться, улыбаться и плакать…
Чтобы быть тем, кто осушает ее слезы и присоединяется к ее веселью.
Он жаждал того, чего, как он думал, никогда не захочет, а сам даже не знал ее имени. Она оставила его жаждущим, опустошенным, переполненным мыслями о ней, чтобы начать беспокоиться о чем-либо, кроме того, что их связывало.
— Волчонок, где ты? — Почти жалобный тон его собственного голоса покоробил его, но он не мог отрицать, что в его груди будто полыхает пожар, прямо в его сердце. Пустой. Без нее он чувствовал себя пустым, выдолбленной скорлупой, которая мечтала, чтобы она наполнила его и сделала целым.
Треснула ветка, и он повернул голову на звук. В лесу кто-то был.
Не удивительно, хотя и странно. Ночью многие существа выходили, чтобы охотиться и играть, не только извращенные ублюдки вроде него. Вглядевшись в темноту, он увидел тень большой собаки в десяти ярдах справа от него.
Нет, не собаки.
Волк. Красивое серое существо с желтыми глазами.
Взгляд существа ошеломил его, и, когда он должен был бежать, должен был искать способ защитить себя, вместо этого он упал на колени. Он распахнул руки, беспомощный, чтобы попытаться защитить себя, когда эти глаза, казалось, прожигали его до костей.
На волчьей морде были ее глаза, его Люпин, его волчонка. Порыв ветра принес ее аромат — аромат ночного бриза, который дразнил его чувства.
Возможно, это последствия войны, а может он сошел с ума или что-то в этом роде. Потому что его нос и глаза говорили ему то, в чем не было никакого смысла. Но потом существо двинулось, выскользнув из тени и, преобразилось под его взглядом. Через несколько секунд — часов? — существо стало Люпин. Казалось, ее тонкие изгибы поглотили волка или слились с человеком, как не показывали ни в одном фильме ужасов. Ее лицо, на этот раз не замаскированное, врезалось в его мысли, и что-то щелкнуло в его мозгу.
Моя.
Независимо от того, каковы его логические соображения по этому вопросу, он знал, что один факт не подлежит сомнениям. Она была его. Чувство правильности, которое пришло с мыслью, означало, что какова бы ни была правда, это не имело значения. Она была его, и он был ее. Его руки тряслись, когда он принял тяжесть этого знания, и вся его жизнь перевернулась с ног на голову вокруг этой единственной, самой важной, информации.
— Ну, я не могла придумать другого способа рассказать тебе, хотя я знаю, что есть более мягкие способы раскрыть страшную тайну. Нервничая, она остановилась в нескольких шагах от того места, где он все еще стоял на коленях. Достаточно далеко, чтобы он не мог прикоснуться к ней, пока лунный свет омывал ее плечи и тяжесть ее груди.