Пимен насупился. Невзирая на его прещения многократные, послание Филиппа все же чли, и ропот в простецах, неискушенных в тайностях богословия, возбуждался.
- Еще с тем приидох, дабы пособила обуздать мирскую властью тех попов, что власти духовной не приемлют и к нашему увещеванию глухи! - отвечал Пимен.
Он назвал особо дерзостных, и Борецкая обещала добиться, чтобы им перестали давать ругу - жалованье от города.
- За прилежание к Москве пущай Москва и платит, а не Господин Великий Новгород!
- Еще хотел сказать о Зосиме, старце соловецком.
Марфа усмехнулась недобро:
- И у тебя был?
- Был и у самого владыки, был и у иных многих! Архимандрит Феодосий молит за него.
- Он-то почто?
- Монастыри - опора дома Святой Софии. Многие из тех, кто утеснитель был монашеству, под старость приют находили в утесняемых ими обителях! Не одною властью, но и верой утверждается Новгород!
Марфа молчала.
- Не одни духовные лица, но и бояре многие сим озабочены! - прибавил Пимен.
- Захария, поди?
- И Захарий Григорьевич тоже.
- Захарий любит дарить, коли не свое! Поди, и весь Новгород Ивану подарит, свои бы вотчииы оборонить!
- Во дни, когда нужно единение граду, отпихивать от себя обители божьи неразумно! Архимандрит Феодосий стоит за хиротонисанье Зосимы. Когда же сей станет игуменом Соловецкой обители, достойно ли его отгонять от порога?!
- Иван-то Лукинич что сказал ему?
- Как владельцы земель решат.
- Ин добро, что без меня мое покуда дарить не хотят!
- Мой кроткий совет - примириться! Всякий дар церкви - угоден Господу! А деньги будут. Возьму своею волей из софийской казны.
- Ладно, подумаю. Может, и созову на пир. («Выходил свое, «угодник»! Захару, и тому угодил!»)
- При великом деле и малый камень на пути помеха. Лучше с дороги убрать, чем споткнуться о него! - прибавил Пимен, подымаясь.
Перед сном Марфа прошла в иконный покой, помолилась: «…Дух добр созижди во мне и очисти разум мой от всякия скверны, и гнева, и нелюбия к ближнему своему…»
Уже укладываясь в постель, она придержала Пишу, помогавшую ей разоболокаться.
- Что, государыня моя?
- Опросинья еще у тебя?
- Отослали.
- Митя не был у нее?
- Нет, Митрий Исакович уехал до того и не возвращалсе.
(«Хоть тут-то послушался матери!»)
- Ты, старая, тоже за старца? Говори правду!
- А как сказать! Старец божий, грех ить прогнать от порога, нищего не гоним!
Марфа тяжело вздохнула, поворотилась в постели, подумала: «В самом деле, грех! Жалко, а придется подарить острова…»