Уже подъезжая к Неревским пристаням, издали Олекса увидал Дмитра.
Кузнец, руководивший погрузкой, словно вырос. Сивая борода развихрилась, потное лицо блестело на солнце, как кованое. Грозно, покрывая шум и глухое клацанье железных криц, зычал он, и тотчас бросались послушные мановению руки братчинники поднять, пособить, поправить. Красиво поворачивались на осях хитрые, смастеренные Дмитром вороты, крицы плыли над обрывом, чередою ложась на помост, и груженые телеги шли без перерыва, одна за другой. Олекса даже прищелкнул от удовольствия.
Оба Дмитрова сына были тут, приглядевшись, Олекса увидел даже и младшего – чем-то помогал брату. Нездил, вроде бы даже и ненужный здесь, мельтешил внизу, у ладей. Олекса спустился под кручь, бегло проверил Нездиловы вощаницы. У Нездила и правда все было благополучно. Невольно Олекса подумал, что сплутовать не даст не Нездил Дмитру, а, наоборот, Дмитр Нездилу. Кивнув приказчику – продолжай! – Олекса выбрался снова на угор, полюбовался еще раз слаженной работой подъемных воротов и, перемолвившись с Дмитром, во весь опор поскакал обратно, укоряя себя, что даром потерял два часа.
– Проездился? Утешил сердце молодецкое? – встретил его Радько.
– А что?
– Что! – Радько выругался по-нехорошему. – Без тебя там на въезде ось поломалась, мне ся надвое не разорвать!
Покраснел Олекса, кинулся ко двору. Разбитый воз все еще загораживал дорогу. Станята с корелом бестолково бились над ним. Тихо, сжав зубы, ругнулся Олекса, да так, что подскочил Станька, заморгал растерянно.
– Затем тебя оставил тут, ворона? А пишет кто?
– Седлила.
– Тоже мне грамотей! – бросился к воротам:
– А ну, покажь!
Но вместо Седлилки встретила его Любава, смело глядя в очи расходившегося хозяина:
– Я писала. Не боись, Творимирич, не напутали!
Ожег взглядом, смолчал.
– Седлила где?
– Цегой-то? – выскочил тот, перепался, увидя яростного Олексу.
– Ось, ось запасную! Да отворяй скорее, дурак! За мной!
Ось сменили играючи. Только побуревшие лица четверых мужиков выдавали страшное напряжение. Живо накидали, как дрова, увесистые крицы… Всех загонял Олекса, сам работал, как дьявол, рубаха – выжми, а справились.
Вновь двинулись один за другим тяжелые возы. Не разбирая старшинства, пили мужики по очереди квас, что принесла Любава. Домаша что-то прокричала с крыльца – махнул рукой, оборотился тылом: не остыл еще. Любава и здесь нашлась, сбегала, узнала.
– Домаша прошала, колобьи печь ли? И рыбников мало, говорит.
– Скажи, пусть печет! Корелам то любимая волога, сама не знает ли?
– Уже сказала.
– Умна, девка!