— Гя-ха-ха-ха! — Захохотал лысый гоблин, с видом бывалого ветерана поучающего молодняк, и снова вернул свой взгляд на продолжающего улыбаться и стремительно бледнеть торговца. Посмотрел на него и тяжело, полной грудью вздохнул, словно ничего вокруг его не радовало.
Еда тут была вкусная, но дома она была ещё лучше. Человеческие штуки из железа никому из них даже даром были не нужны. Людей с собой забирать — так это вообще идиотизм, кому они вообще, нафиг, всрались. Их даже убивать было не очень приятно. В городе разрешили мародерствовать, а тащить отсюда вообще нечего.
— Эх… — вздохнул тот, почесав затылок своего шлема и ещё раз, с особой душевной грустью и умирающим запалом прошёлся взглядом по торговцу с надеждой усмотреть хоть что-то интересное или важное. По его халату, который был ему не интересен. По еде, которая, в принципе, была — э-э-э… и затем, после пары секунд, его взгляд опустился на сам торговый прилавок. Отчего уже почти отчаявшийся гоблин немного оживился. — Дерево?
***
— Я, конечно, уже спрашивал… но ты уверена, что всё нормально? — Черноглазая девушка ну очень странным взглядом смотрела на деревянную фигурку, которая сперва провожала своих детишек с широкой улыбкой на губах и теперь встречала их, так же, с такой же улыбкой. Спустя всего десять минут времени возвращающихся назад, тянущих с собой парочку разодранных в клочья торговых прилавков и почти три десятка деревянных табуреток.
— Детишки немного хулиганят, — ответила та, но улыбаясь так широко что даже её слова звучали немного неестественно.
— А это… — снова заговорила с ней Демоническая Жрица мужским голосом. — Нахера им… табуретки? — Задала вопрос и этот вопрос был задан слишком громко. Чуть громче, чем того следовало. Как следствие, вся орава добытчиков тут же переключила внимание со своих табуреток на неё.
…
— Демон — тупой!
— Ге-хе-хе!
— Не знает, что дерево — самое лучшее!
— Дерево — важное!
…
— Ясно… — ответила жрица с абсолютно невозмутимым лицом, отвернув взгляд и делая вид что не замечает как деревянная фигурка рядом с ней сейчас пополам порвётся, если улыбнётся хоть слегка сильнее. — Ничего больше не скажу… Совсем…