А потом Бен впал в забытье. «Его глаза были почти закрыты, их серый блеск потускнел, исчез под пленкой бесчувственности и смерти. Он спокойно лежал на спине очень прямо, без признаков боли, как-то странно, и его острое худое лицо было вздернуто кверху. Рот его был плотно закрыт».
Всю ту ночь Вулф провел у постели брата в горячих молитвах, хотя прежде считал, что не верит в Бога, и никогда не молился. «Кто бы ты ни был, будь добр к Бену сегодня… Покажи ему путь… Кто бы ты ни был, будь добр к Бену сегодня… Покажи ему путь…»
Он утратил счет минут, часов – он слышал только слабое клокотание умирающего дыхания и свою исступленную вторящую ему мольбу».
Потом Вулф заснул, но внезапно очнулся и позвал остальных членов семьи, инстинктивно понимая, что наступает конец. Бен затих и лежал совершенно неподвижно. «Тело, казалось, костенело у них на глазах». А затем, уже агонизируя, «…Бен сделал глубокий и сильный вдох. Его серые глаза открылись. Охватив в единый миг страшное видение всей жизни, он, казалось, бестелесно, без опоры приподнялся с подушек – пламя, свет, сияние…» Вот так, писал позднее Вулф, Бен «сразу ушел презрительно и бесстрашно, как жил, в сумрак смерти».
И брату Томаса Вулфа ничем нельзя было помочь. Тогда никто не знал, как лечить грипп. Не существовало таблеток, чтобы сбить жар, не придумали еще способа закачивать кислород в пораженные и наполненные жидкостью легкие. Не было хотя бы возможности продлить жизнь умирающего или облегчить предсмертные муки. Все, что могли рекомендовать врачи, они сами называли паллиативными мерами: хорошо кормить пациента, обеспечить, насколько это возможно, доступ свежего воздуха, окружить заботой и любовью близких. Оптимистические байки о том, что удалось выявить бактерию – возбудителя гриппа, распространявшиеся в Филадельфии, оказались пустышкой. Верно, какую-то новую бактерию действительно обнаружили, но это никак не помогало в разработке методики лечения или в создании вакцины. Источник заболевания оставался загадкой. Широко разрекламированное в 1918 году открытие «бациллы Пфайфера» вело в тупик. Вирус инфлюэнцы оставался неуловимым.
Проблема заключалась, конечно же, не только в том, что эпидемия разразилась в военное время, когда умы людей занимали в основном принесенные ею бедствия. В то время ученые попросту не имели возможности выделить вирус и раскрыть секреты его воздействия. Уже получили признание теории о бактериях как причине многих заболеваний, и медики даже знали о существовании такого микроорганизма, как вирус. Но видеть его еще никто не мог. Электронных микроскопов пока не изобрели, а для обычных вирусы были слишком малы. И роль вирусов тоже оставалась непонятой, потому что еще не открыли ДНК и РНК – генетические материалы для вирусов, которые одновременно служат ключом к разгадке их разрушительной природы.