И чего устраивать вокруг черепах такой ажиотаж? Бог весть, как оно там по минеральному составу и пользе для организма, но по вкусу – нечто среднее между грудкой цыпленка и кроликом. Ну или практически один в один лягушачьи лапки. Не будешь знать, что это экзотика, так и не поймешь.
Ладно еще моряки использовали черепах как живые консервы. Отлавливали их и складывали на палубе, переворачивая на спину. Натягивали над ними тент и время от времени смачивали забортной водой. Их отличает невероятная живучесть, потому у экипажа имелся какой-никакой запас свежего мяса. Это куда удобнее и проще, чем возить с собой различную живность.
До того как научились нормально консервировать мясо, парусники, даже военные, походили на эдакие ковчеги, где по палубе расхаживали коровы, телята, овцы и иже с ними, стояли клетки с птицей и кроликами. Все это хозяйство нужно кормить и прибирать за ними. Так что выгода от черепах была несомненной.
– Если коротко, то в южной бухте стоит британская шхуна, а на берегу – сомалийская лодка, – начала пояснять Алина. – Шестнадцать пиратов на ногах, трое – в тени, похоже, серьезно ранены. Бо́льшая часть забавляется, измываясь над пленником. Четыре истерзанных трупа уже валяются в сторонке. Еще семь пленников ждут своей очереди. Трех женщин насилуют по очереди. В общем, весело проводят время.
– Просто обхохочешься, – поражаясь ее самообладанию, произнес он.
– Это да. И что ты думаешь по этому поводу?
– А что тут думать? Два против шестнадцати – плохой счет.
– Один против шестнадцати – счет еще хуже.
– Ты это сейчас серьезно? – вздернул бровь Борис.
– Абсолютно.
– Послушай, Алина, я не трус, но одно дело – перестрелять разбойников, когда они собраны в одной лодке, и совсем другое – когда они на берегу. Что-то у нас не очень получалось против морпехов.
– Они военные. Их учили воевать. А эти умеют только грабить и убивать.
– Я бы не был столь категоричен. Ты воевала и знаешь, что аборигены драться умеют.
Он пытался ее убедить, но по мере того как высказывал свои доводы, в нем все больше крепла уверенность в том, что девушка уже приняла решение и не отступится.
– Алина, это самоубийство.
– Я не могу пройти мимо, вот и все.
Он мог. Пройти мимо истязаемых совершенно чужих ему людей? При имеющихся раскладах – без проблем. И если ему когда и захочется заняться самокопанием, у него будет железный аргумент за принятое решение. А вот если он оставит Алину, тут уж никакие аргументы не пройдут. Бог весть, в какой момент она вдруг стала для него настолько своей. Но факт остается фактом. Оставить ее Борис не мог.