Резонно предположив, что русские могут нанимать корейцев или китайцев, понимающих японский язык, все записи барон делал на слоговом письме “катакана”, недоступном китайскому пониманию, а для всех цифр в генштабе были разработаны специальные значки, понятные только офицерам японской разведки, выучившим их наизусть. Сейчас весь дипломатический багаж Фукусимы был беспардонно распотрошен, двойные стенки чемоданов взломаны и тетради с секретными записями громоздились на огромном дубовом столе. За ним восседал унтер-офицер контрразведки – явно из студентов, судя по интеллигентским очкам, субтильному сложению и запачканным чернилами пальцам. А он, дипломат и офицер из страны Восходящего Солнца, сидит, надежно привязанный к стулу.
“И дёрнуло же меня сунуться на этот загадочный остров,” – поморщился барон, чувствуя, как стремительно немеет вся левая половина лица, затормозившая плебейский кулак. “Интересно, кем раньше был этот костолом? Купчишкой? Пролетарием?”
– Двенадцать лет караваны торговые охранял, – как будто отвечая на вопрос барона, не спеша произнес жандарм, внимательно осматривая лицо пленника, – насмотрелся на всю эту нечисть… Ну а что они китайцами и корейцами стараются прикинуться – и вовсе глупо. Морду японскую за полверсты видать. То, что энтот – цельный барон и майор, на нём не написано. Задержан при попытке проникновения на остров Попова в одежде китайского купца… Документов при себе не было. При аресте ссылался на несуществующий подряд несуществующего заказчика… Ты как, Тихон Спиридоныч, всё записал?
Тихон! – барон сделал ещё одну попытку, призывно глядя на “студента”, – вы же культурный, цивилизованный человек. Скажите этому костолому, что его начальство не одобрит! Вам же всем…
Голова Фукусимы мотнулась, как привязанная на шнурке, под весом тяжелого кулака унтера.
– Говорить будешь, когда я скажу, – свистящим шепотом произнес царский сатрап, – ты что, думаешь, наш студент тебя сейчас жалеть начнет? У него такой, как ты, красавец невесту увёл, думал – будет через неё информацию о нашей службе получать… Тоже благородный, в чинах… задурил голову девчонке, обещал в Японию увезти. А она, как узнала, что не по любви, а по служебной надобности он с ней, так и руки на себя наложила… Так вот, – голос унтера снизился до зловещего шипения, – его наедине с арестованными начальство запретило оставлять… Нет, он бить не будет, ручонки твои шаловливые поломает и оскопит, чтобы такие как вы, не размножались.
Жандарм распрямился, мацнул небрежно арестанта по щеке, от чего тот скривился, и уже громко, обращаясь к “студенту”: