Стальная империя (Васильев) - страница 65

– Может быть, всё дело в девятой оговорке, где написано, что обязательства эмитента бондов приостанавливаются в случае форс-мажора?

– Так вроде бы никакой войны или революции не намечается…

– Может он знает что-то ещё?

– Ну, на то он и Хозяин…

Они уже и не помнили, кто первый начал так называть императора. То ли это было последствием собственноручно заполненного государем в 1897 году бланка переписи населения, то ли следствие неоднократного «курощения» чиновной синекуры, то ли из-за нелюбви монарха к традиционному титулованию «Величеством». Но постепенно называть императора за глаза «Хозяин» стало естественным и Рябушинские были с этим полностью согласны. Империя, дождавшаяся хозяйской руки, урчала, как сытый кот, хотя в этом урчании внешним врагам чудился грозный медвежий рык потревоженного зверя.

Этот дворец был последним, оставшимся в частном владении семьи Романовых, после форменного погрома собственной фамилии, устроенного императором. Сорок восемь дворцов и других царских великокняжеских построек было “добровольно пожертвовано” в казну. На их месте в России открылось шесть музеев, восемнадцать научно-исследовательских институтов и технических университетов, десяток новых казённых заведений, типа Госплана, и специализированных больниц, как инфекционная клиника имени Боткина. Оставшиеся были проданы с аукциона в САСШ, а фактически – обменены на новенькое, с иголочки, оборудование электростанций, строившихся вовсю на Урале и в Сибири. Аничков дворец могла постичь та же участь, если бы не официальный министерский пост, занимаемый ныне Марией Федоровной, да Аничков лицей для солдатских сирот, курируемый лично ею и размещенный в крыле, обращенном к Невскому проспекту.

Вся династия Романовых, и без того не очень-то дружившая домами, теперь вовсе перестала общаться, обмениваясь короткими поздравлениями на праздники, редкими встречами в клубах и на приёмах, превратившихся в камерные скромные посиделки. Чёрная меланхолия повисла тяжёлым грозовым облаком над великокняжескими семьями. Всё внешнее великолепие, вся царская роскошь, веками вызывающая благоговение и зависть менее зажиточных соседей, на их глазах закапывалась императором в Сибирскую и Уральскую землю, превращалась в металл и бетон. Пышные выезды, когда бриллианты дам отражались в парадных кавалергардских доспехах блестящих офицеров, а начищенные медные трубы извергали бравурные марши, прославляющие незыблемость аристократических традиций, как золушкина карета в полночь, оборачивались грохочущими, грязными механизмами, извергающими огонь и дым, вселяющими ужас в нежные, ранимые души членов высшего общества.