Я двинулся вперед. За поворотом проход суживался; за первой, неплотно прикрытой дверью спорили мужчина и женщина. Их голоса были типичны для жителей Бронкса. Испанские танцоры. Он кричал на нее, в наиболее ответственных местах дополняя грубые ругательства постукиванием каблуков. Вторая дверь вела в пустую темную комнату, где проникавший из коридора свет отражался от потускневшего зеркала. Последней с правой стороны была дверь со звездочкой. Хотя за ней говорили негромко, до меня явственно долетало каждое слово.
Она говорила дрожащим голосом:
— Нет, Филип! Нет, Филип! Какой смысл повторять? Я уже всё сказала. Я не могу. Только когда всё будет по закону.
В его голосе слышались нетерпение и мольба:
— Джулия, ты не должна так поступать со мной. Я больше не могу! Я сойду с ума. Один раз, только один раз! Разве можно быть такой жестокой к человеку, который тебя безумно любит? Ведь ты знаешь, больше ничто не стоит на нашем пути. Дорогая, поверь мне, теперь всё в полном порядке!
Я давно не слышал такого идиотского объяснения в любви. На Джулию Дюпрэ, как, впрочем, и на меня, оно не произвело впечатления. Она холодно произнесла:
— Не знаю, о каком порядке ты говоришь, Филип. У тебя есть жена. Я признаю только законные отношения. Я люблю тебя всем сердцем и душой. Но если я уступлю тебе, высокие чувства, которые связывают нас, будут опошлены. Я этого не хочу!
Возможно, они соревновались в банальностях — кто кого переплюнет по части сентиментальных выражений. Мое ухо плотнее прильнуло к двери. Все это было чрезвычайно забавно.
Чья-то рука дернула меня за плечо:
— Что-нибудь потеряли, мистер?
Я обернулся. С этим типом мы уже встречались — Эдди Силвер. Неслышно подкравшийся ко мне сзади худосочный молодой подонок ассоциировался в моей памяти с одной из моих самых грубых психологических ошибок. Я расследовал одно небольшое дельце и в два часа ночи прихватил его, когда он взламывал дверной замок бакалейной лавки. Он был один и действовал настолько примитивно, что показался мне зеленым новичком. Он пустил слезу, помянул голодных сестричек и преждевременно овдовевшую маму, и я чуть не зарыдал вместе с ним.
Минут пять я читал ему мораль, потом предложил исчезнуть с моих глаз и больше не попадаться. Напоследок я хорошенько поддал ему в зад ботинком. Это была серьезная промашка. Парень вовсе не был зеленым новичком, он давно промышлял воровством. А шпана не забывает пинков в зад — это унижает их воровское достоинство. Он так и не простил мне оскорбления.
— Привет, Эдди! — дружелюбно сказал я.