* * *
Я просыпаюсь дома в своей кровати. Сладко потягиваюсь. За окном светит яркое высокое солнце. Глупо смотрю на него с ощущением глубокой неправильности и только через пару минут понимаю, что не так: меня должны были разбудить намного раньше. Обычно же встаю в школу с рассветом.
– Мама? – зову я, но никто не откликается.
По телу липким киселем растекается тревога. Откидываю одеяло, встаю и осторожно надеваю тапочки. На кухне тихо бормочет телевизор. Кто-то гремит посудой. Вроде как мама готовит завтрак, только откуда такой запах тухлятины по всей квартире? И почему мама не откликнулась? Меня же там прекрасно слышно.
Медленно захожу на кухню. Светловолосая женщина у плиты что-то равномерно перемешивает в миске. Запах тут уже совсем невыносим. Это даже не испорченная еда, так могут пахнуть стухшие моллюски или кальмары. Меня вот-вот вырвет от этой вони.
– Мама, ты что? Что ты делаешь?
Женщина оборачивается, и я в страхе делаю шаг назад и хватаюсь рукой за дверной косяк, чтобы не упасть.
На меня смотрит пустыми глазницами голова куклы. Невероятного размера Барби в платье и переднике растягивает рот в улыбке. Именно растягивает – губы склеены, поэтому она каким-то невероятным усилием деформирует нижнюю часть лица. Как будто кто-то взял за резиновые щеки и потянул в стороны.
– Я приготовила тебе поесть. Ты же голодна. У меня много еды, – говорит она, как чревовещатель, не открывая рта. Словно тот, кто произносит слова, сидит внутри ее тела, как в пустой бутылке.
Кукла протягивает мне миску, полную каких-то черных и тонких, как волоски, вонючих шевелящихся червей. Тошнота подкатывает комом к горлу, я поворачиваюсь и, визжа от страха, выбегаю в коридор. Из комнаты родителей появляется еще кукла. Резиновый мужчина с тщательно залаченной идеальной прической. Чертов Кен.
– Куда же ты бежишь? Ты не позавтракала. Иди поешь, – гудит он все тем же утробным голосом, доносящимся откуда-то с уровня живота.
Чудом проскакиваю мимо него, уворачиваясь от неуклюжих резиновых рук, и выбегаю из квартиры на лестницу. Один тапок слетел с ноги и остался на пороге, но я не решаюсь вернуться за ним.
Каменный пол лестничной площадки холодит ступню, но еще больше меня колотит от нервов. Что вообще происходит? Где мои родители и кто подменил их куклами?
Навстречу мне поднимается соседка. Добродушная сгорбленная старушка с верхнего этажа. Она идет медленно, следя за каждым шагом: повязанная платком голова наклонена так, что я не вижу лица.
– Помогите! – бросаюсь я к ней.
Она замирает, медленно выпрямляется и поднимает лицо. Опять пустые глазницы на резиновой морщинистой маске.