Все кругом смеялись и изрядно веселились. Потемкин, увидев в окно исполнение своего приказания, о коем уже успел позабыть, послал узнать о причине такого веселого настроения слуг.
Когда ему подробно доложили о поведение мужика, избиваемого его собственными огурцами, у Светлейшего князя пропала хандра, и он, улыбнувшись, велел дать ему довольно значительную сумму денег.
— Да, крут и щедр, и справедлив князь Потемкин, — отметил Самойлов.
— Крут и щедр, но так уж и справедлив? — возразил Павел.
Самойлов, уже собиравшийся распрощаться, сказал:
— А вот послушай: недавно, у одного купца, где квартировали наши офицеры, случилась кража, грозившая хозяину совершенным разорением.
Он принес Потемкину жалобу, объяснив, что причина кражи была та, что люди Светлейшего беспрерывно днем и ночью ходят со двора, вследствие чего нельзя запирать ни ворот, ни дверей.
Григорий Александрович, убедившись в справедливости жалобы купца, приказал немедленно вознаградить его сполна наличными деньгами из своей шкатулки.
— Разве не будут люди уважать такого справедливого начальника? — испросил, гордо оглядывая собеседников, Самойлов, но наткнулся на кривую усмешку Павла.
— Ко мне, своему троюродному брату, он несправедлив, — ответствовал он с сарказмом, бросив на жену тяжелый взгляд, — понеже замучил своим вниманием мою жену, а, следовательно, и меня.
Александр Самойлов, зная о том, посерьезнев, предложил:
— Уехать бы Прасковье Андреевне?
Потемкин запальчиво воскликнул:
— Он не разрешает ей ехать, желает ежедневно лицезреть ее! Оскорбленный муж, вдруг метнулся к шкафу и вынул какую-то бумажку.
— Вот, — воскликнул он, злобно разворачивая ее, — какие письма он ей пишет, послушай:
«Ты смирно обитала в моем сердце, а теперь, наскуча тесно-тою, кажется, выпрыгнуть хочешь. Я оное знаю понеже, во всю ночь билось сердце, нежели ты в нем не качалась, как на качелях, то, конечно, хочешь улететь вон. Да нет! Я — за тобою и, держась крепко, не отстану, а еще к тому прикреплю тебя цепью твердой и ненарушимой моей привязанности».
Зачитав, Павел Потемин кинув гневный взгляд на Прасковью Андреевну, прошипел:
— Привязанность у него! Ишь ты, подишь ты!
Александр Самойлов посмотрел на притихшую Прасковью, сидевшую в кресле, опустив очи долу. Глаз было трудно отвести от такой красоты. Самойлов видел, что и недовольный ею муж, все-равно не налюбуется ею.
— Да-а-а, — сказал Александр Николаевич. — И таковое бывает. Наш князь всех женщин желает обаять своей неистощимой любовью. И никто его остановить не может. Хоть взять моих двоюродных сестер Энгельгардт, его племянниц. Они его обожают…