Кунцевич виновато покрутил головой:
— Да-с. Плохо не знать истории… Мне всегда казалось, что Грузия вошла в состав Империи добровольно.
Капитан опять ухмыльнулся, но теперь грустно:
— Мы действительно не знаем никакой разницы между абхазцем и грузином, между осетином и чеченом, для нас все они — дикие горцы. А это абсолютно разные народы, абсолютно! Формально здешний правитель — Георгий Шервашидзе ещё в 1809 году действительно выразил желание добровольно служить нашему царю и был принят под высочайшее покровительство. Только, в ту пору вся эта земля была под властью османов. И чтобы отвоевать её, наши почти до основания разрушили Сухум. А через несколько лет абхазцы подняли восстание, потом ещё одно, потом ещё. Вот вам и вся добровольность. Ну, пожалуй, хватит о делах давно минувших, вернёмся в нынешний год. В конце января в Сухуме прошли демонстрации, в начале февраля — первые перестрелки с полицией, потом всеобщая забастовки, даже реалисты бастовали, потом — поджог полицейского управления, убийство урядника, покушения на начальника округа, ответная стрельба, новые убитые, раненые, покалеченные… В апреле местные абхазцы атаковали имение самого князя! Представляете? Мы обороняли «Отрадное», как Порт Артур! Всё это продолжается по сию пору. У нас революцией верховодят большевики.
— Кто? — переспросил титулярный советник.
— Большевики — это такая секта у эсдеков. Недавно их партия разделилась по политическим взглядам на две неравные части, меньшую стали называть «меньшевики», большую, соответственно — «большевики». К счастью, мне очень быстро удалось завести в этой банде агента. Он докладывал об их главарях, я передавал эти сведения начальнику, а Леонид Алексеевич принимал меры — попросту выгонял вождей революции со станции.
— Бунтовщики служили на станции?
— Да, причём на хороших должностях — конторщики, бухгалтер, даже один из врачей! И по преимуществу — абхазцы и мингрельцы. На станции поднялся ропот — мол, Шереметевский притесняет местное население, заменяет местных русаками. Агент докладывал, что большевики им очень недовольны. Но как мы с Леонидом Алексеевичем с ними не боролись, брожение только усиливалось, впрочем, как и во всей Империи. Да и правительство этому немало способствовало. Чего только стоит расстрел безоружных в Новороссийске и Тифлисе? А после восстания «Потёмкина» брожение началось и в солдатской среде. Кстати, мы броненосец к себе в гости ждали.
— А разве он ходил на Кавказ? В газетах вроде писали, что корабль сразу ушёл в Румынию.
— Ушёл-то, ушёл, только поначалу к нам забрался. Ночью 24 июня его у Адлера видели, и шёл он в нашем направлении. Против нашей роты солдат, взвода казаков и отряда стражников — крупнокалиберные орудия броненосца. Да они бы от станции камня на камне не оставили. К тому же половина здешней морской команды состояла тогда из тех же «потемкинцев» списанных на берег за неблагонадёжность незадолго до восстания. Я всю ночь Богу молился, потому как больше ни на кого надежды не было. И уберёг Господь, не заявились… Впрочем, не успела одна напасть миновать, как другая случилась. Большевики-то себя поначалу у нас скромно вели — ограничивались тайными сходками, да разбрасывали по станции всякие нелегальные листовки, потом обнаглели — стали собираться средь бела дня. А 31 июля в десяти верстах от станции они собрали полтыщи туземцев, и двинулись в сторону Новых Гагр.