— Как дела? — интересуется она, но у меня такое чувство, что она знает, как у меня дела.
Но я считаю, что должна ответить.
— Нормально.
Когда я застёгиваю молнию, то на мгновение смотрю в зеркало и замечаю, как Бетти поглаживает свой живот. Моё сердце разрывается, поэтому я опускаю взгляд на свои руки.
— Спасибо. Я могу и тебе одолжить платье, — предлагает она, но я отказываюсь и иду в свою комнату.
Мне нужно прийти в себя, потому что через час здесь будет множество детей, а это очень больно. Мои руки ложатся на плоский живот, и я чувствую, что там ничего нет: ни фейерверков, ни бабочек, ни цветущего сада. Там пустота, которая находится и в моей душе. Я думаю о том, что мне нужно переодеться, потому что сегодня Рождество. Но я не могу надеть платье, сделать причёску или нанести макияж, как Бетти. Я просто надеваю белый свитер с оленями, снежинками и с красными узорами. Ещё натягиваю чёрные джинсы и сажусь на кровать.
— Вот и наступило второе Рождество без тебя.
По щекам скатываются несколько дорожек слёз, и я сразу же вытираю их рукавом. Мне нужно прийти в себя, это необходимо для сегодняшнего праздника. Рождество — это волшебный день, но я не чувствую чуда, которое ощущают практически все. Подпрыгиваю, когда в комнату стучатся, через несколько секунд заходит папа. Сегодня он в красивой нежно-голубой рубашке и в классических брюках, его волосы причёсаны и глаза блестят, как будто он рад меня видеть. Наверное, это так.
— Решил вручить тебе подарок. Потом будет много зевак, а я считаю, что это очень личное.
Папа садится рядом со мной и протягивает мне синий футляр, я наблюдаю за тем, как его тело напрягается, когда я беру подарок. Наверное, это украшение, которое стоит достаточно дорого. Когда я открываю футляр, то меня практически разбивает то, что лежит внутри: серебряный браслет со знаком бесконечности. В одной петельке вписана буква я, в другой — малыш.
Абсолютная бесконечность между мной и моим ребёнком, которого я никогда не увижу.
Я обнимаю отца и практически разрываюсь на части, потому что этот браслет значит для меня больше, чем для любого другого человека. Он помогает мне застегнуть его, и я смотрю на папу несколько минут.
— Я очень любила его.
Папа сжимает мою руку, и я смотрю в его глаза.
— Мы тоже его любили, Али.
Я знаю, что они и думать не могли о моей беременности, но они относятся с уважением к тому, что я потеряла своего малыша. Они не кричали на меня со словами, что нельзя заводить детей в семнадцать лет, потому что я и так это знала. Я знала, что нельзя было доверять Гарри, но это произошло. Ничего не могу с собой поделать. Любовь действительно ослепляет, но можно ли назвать это любовью?