— Доброе утро, Нина Анатольевна. — Он доброжелательно улыбнулся, протянул руку. — Алексей Васильевич Горский, кстати, мы знакомы, как-то виделись в централе. Чай, кофе для бодрости в жару не помешают?
Нина отказалась:
— Утренний кофе для меня, что молитва для верующих. Недавно пила, без него и день не день…
— Тогда начнем без предисловий. Вы ведь знаете, что именно по нашей инициативе с помощью вас и Бойко состоялась передача наркотиков террористу Дамзаеву?
Печерская, кивнув головой, не без легкого кокетства взглянула на Горского:
— Да, взяла грех на душу, уж очень Бойко просила. Деньги оказались огромными для скромного врача, к тому же она утверждала, что все останется в тайне. Я оказалась слабой, не лучшего поведения женщиной.
— Не стоит ворошить прошлое. Замечу, однако, что, расслабившись после приема наркотиков, Дамзаев дал нам очень ценные сведения, и мы должны вас скорее благодарить, чем осуждать. Но продолжим, соберитесь с мыслями и расскажите в мельчайших подробностях, о чем вы говорили с Дамзаевым. Ваши показания будут записаны на диктофон, они могут оказаться весьма важными в предотвращении возможных терактов.
Горский положил перед Печерской маленький портативный диктофон, нажал кнопку. Тотчас загорелся зеленоватый огонек.
— Соберитесь с мыслями и начинайте.
— Даже не знаю с чего начать… Попробую… Как только Дамзаев сел в стоматологическое кресло, два его конвоира расположились в углу на кушетке. Наручники с него так и не сняли, хотя для удобства лечения я попросила об этом. Сразу включила бормашину на высокие обороты, велела Дамзаеву раскрыть рот. Несмотря на молодость, зубы у него оказались крайне запущенными — черные, гнилые, с глубоким кариесом, выпавшими пломбами. Но меня они мало интересовали. Основательно покопавшись во рту, я наклонилась над ним и под шум бормашины шепнула:
— Таблетки в вате с бинтом. После укола я наложу тебе бинт.
Затем я сознательно ввела сверло в черный инфицированный зуб. Дамзаев дернулся, вскрикнул от боли, но успел шепотом спросить:
— Кто?
— Сестра, — ответила я, — приехала с этим из дома. — Так мне велели говорить. — На этом наш разговор и закончился.
Потом я сделала ему два обезболивающих укола пантопона — в нижнюю челюсть и в руку, больше для отвода глаз. Взяв ватный тампон с таблетками, плотно укрепила его пластырем, наложила круговой бинт на голову. Через два дня его вновь привели ко мне. Я сняла бинт, покопалась у него во рту. Он лишь благодарно кивнул, при этом мы не проронили ни слова.
Горский выключил диктофон, в задумчивости произнес: