— Валерия Павловна! Вы… очень любили Машиного отца? Он ушел от вас, и вы не можете его забыть? Так?
Лера изумленно подняла на него глаза.
— Откуда… — начала она и не договорила.
— Маша мне тогда кое о чем рассказала. Про то, как папа давно уехал и не возвращается. Я и подумал… Вы извините, если я ошибся.
— Ничего. — Лера вытерла глаза. — В чем-то вы правы. Скучаю не я, а Маша. Отец совсем не хочет ее знать. Бывает же такое — родной отец, а дочка вдруг стала не нужна… — Лера внезапно осеклась, спохватившись. Что же это она говорит? Ведь это бестактно по отношению к Андрею — у того всю жизнь не было ни отца, ни матери.
Шаповалов сидел, опустив голову, уставившись взглядом в столешницу.
— Андрюша, — тихонько окликнула Лера, — вы извините, я не хотела… Ваши родители… они умерли?
— Не знаю, — Андрей пожал плечами. — Хочу надеяться, что нет.
— Как так? — удивилась Лера. — Я не понимаю.
— Мне было два года, когда их лишили родительских прав. Говорили, я болтался на улице зимой в одной рубашке и сандалиях, а папа с мамой водку хлестали. Вечно простуженный был, оттуда и болезни пошли, с детства. Я потом пытался их, родителей, разыскать, но не смог. Может, в дальнейшем повезет. — Он махнул рукой: — Да хватит о них. Мы же о вас говорили.
Лера вдруг забеспокоилась, что ведь Андрей, по сути, обнимает ее и в любую минуту может открыться дверь, кто-нибудь войдет — Настя, Наталья, кто-то из больных.
Андрей, будто услыхав ее мысли, придвинулся еще ближе, слегка притянул Леру к себе. И ей стало спокойно, хорошо. Так хорошо, как не было давным-давно.
— Андрюша…
— Что, Лерочка?
Что-то внутри нее тревожно напряглось, выражая последний, слабый протест, и тут же отпустило, потому что его губы уже были совсем рядом, и она сама уже обнимала его, прижималась страстно, всем телом, точно стараясь слиться воедино.
Андрей поднял колченогий стул, вставил ножкой в дверную ручку…
Господи, какая же она дура, что все это время мучилась, боролась упорно с тем, что было начертано ей судьбой! Как глупа была, когда считала, что все хорошее осталось в прошлом, и жить теперь надо по инерции, только для того, чтобы вырастить Машку, поставить ее на ноги!
Чепуха! Она молода, красива, желанна, сама полна желания и нежности, и жизнь для нее вовсе не кончена! Ее душа чудесным образом исцелилась, избавилась от сомнений, страха и горечи и вновь, как в юности, готова вместить в себя невероятное, головокружительное ощущение счастья…
Дед коротко, громко всхрапнул, затих на мгновение, потом зашелся хриплым, натужным кашлем.
Лера вышла из сладкого оцепенения, приподнялась над подушкой, осторожно потянула за шнурок ночника.