— В чем же были слабости?
— С юридической точки зрения самым сложным моментом было найти и показать присяжным наличие совокупности доказательств. Например, есть эпизоды, где отсутствуют тела жертв. Их просто нет, но есть очевидные факты, указывающие на то, что убийство совершил именно Пичушкин. Кроме того, многие эпизоды давние… И по большинству из них нет ни очевидцев, ни свидетелей. Пичушкин сам говорил, что создавал такие условия намеренно. Ведь у него было немало и других случаев, и он отказывался от реализации преступных замыслов, так как не была создана необходимая для него обстановка.
Дело слушалось судом присяжных. А присяжные — обычные граждане, не владеющие навыком профессиональной оценки доказательств. Поэтому необходимо было объяснить им, почему преступная деятельность Пичушкина доказана. Это было непросто, и приходилось тщательно взвешивать каждое слово, каждую цитату или упоминание фактов. И не только в обвинительной речи, но и при исследовании доказательств.
Можно было ставить присяжным вопросы и получать одинаковые по существу, но разные по форме ответы. Тогда получалось бы, что одни ответы убеждали, а другие имели бы иную окраску, оттенок сомнения. Задавать наводящие вопросы в этой ситуации недопустимо, поэтому пришлось мобилизовать весь свой профессиональный навык, опыт, чтобы разночтений в оценках деяний подсудимого не возникало.
— Так ли уж это важно? Ведь Пичушкин — «черный рекордсмен», его преступлений хватит для приговоров нескольким маньякам…
— Вы правы. К тому же случаи, когда обвинение не получает стопроцентного результата в суде, не редкость. К слову сказать, чтобы осудить Пичушкина на пожизненное заключение, достаточно было добиться обвинительного вердикта по одной десятой части проходящих по делу эпизодов. Он ведь убил сорок восемь человек и пытался убить еще троих… Но с точки зрения общественной значимости обвинению крайне важен был именно стопроцентный результат.
— Почему?
— Представьте себе, какой бы поднялся ажиотаж, если хотя бы по одному-единственному эпизоду вердикт присяжных не состоялся? Даже в ходе слушаний в прессе появлялись выступления, смысл которых сводился к «обличению» следствия. Оно, дескать, не того и не так обвиняет… Нам нужен был безукоризненный результат, и мы его получили.
— Другими словами, полная победа?
— Суд — не теннис и не футбол, это практическое правосудие. Но мы не имели права на ошибку. Она бросила бы тень не только на конкретных сотрудников прокуратуры, но и на всю правоприменительную систему.
Был еще один аспект, о котором следует сказать отдельно. Суд проходил в условиях полной открытости. Журналисты имели возможность принимать участие в заседаниях, получали право вести репортажи практически прямо из зала суда. И вот что меня задело. Есть все же определенные рамки дозволенного. Они не нами выработаны, они приняты во всем цивилизованном мире. И мне кажется, что иные издания и журналисты переходили грань, отделяющую воспитанного человека от дикаря.