Связь социального и временного определяется эволюцией: недоразвитое общество неспособно не только подойти к Сверхчеловеку, но даже воспринять его идею. Соборность — категорический запрет на любое «сверх».
В отличие от Хайдеггера, равнодушного к будущему, остерегающегося от прогнозов, декларирующего «закрытость» грядущего, Ницше устремлен в грядущее, открыт навстречу ему: «Настоящее и прошлое на земле — ах! друзья мои, это и есть наинетерпимейшее для меня; и я не смог бы жить, если бы не был предвестником того, что должно прийти». «Зов Диониса» — это зов будущего, делающий человека существом экзистирующим, чье настоящее определено проектом будущего. Свою позицию Ницше четко сформулировал в «Человеческом, слишком человеческом»: «Будущее руководит нашим сегодняшним».
По мнению П. Хеллера, отношение Ницше к времени менялось в ходе его духовной эволюции. Ранний Ницше враждебен современности из-за «варварского отсутствия в ней самодовлеющей культуры». Зрелый Ницше — сторонник настоящего, развития, поздний — будущего, в котором восторжествуют его идеи, а не идея историзма: «Не наука будет источником целей этого периода, так как они могут быть созданы только жизненной энергией, способной к созданию новой иерархии ценностей».
Отвергая запредельные сущности, Ницше отвергает и причинность как форму их проявления: мировой процесс бесконечен и беспрерывен, он не может быть расчленен на причины и действия, на отдельные обособленные пункты, ибо течение беспрерывно. Причинное объяснение мира — наша субъективная функция, аналогичная той, которая видится нам в нашем внутреннем мире в виде наших поступков или движений, якобы определяемых нашей волей. Подобно тому, как мы определяем нашу волю причиной наших действий, мы заключаем, что во внешнем мире за каждым событием кроется деятель, побуждающая его причина. Все это — только умозаключения. В нашем внутреннем мире воля неотделима от действия — налицо лишь смена последовательных состояний.
Мы видим, что за нашим хотением следует движение, и совершенно ошибочно заключаем отсюда, что есть некоторый метафизический субъект, наша воля, которая производит и то и другое. Дальнейшая неправильность заключается в истолковании внешнего мира по аналогии с внутренним. Это — совершенно произвольная попытка очеловечить природу.
Наше сознание вообще представляет собою сплошной мир фикций. Наши логические аксиомы так же призрачны, как и категории нашего рассудка. Так, например, знаменитый «закон противоречия» представляет собою чисто субъективное правило нашей мысли, которому мы не имеем права придавать объективного значения. Из того, что мы не можем одновременно утверждать и отрицать одного и того же, не следует, чтобы сущее не могло обладать противоречивыми свойствами сущего. Закон противоречия не есть свойство сущего, а выражение нашей человеческой неспособности. Мы вообще не знаем сущего, а потому — не в состоянии решить вопроса о том, приложимы или неприложимы к нему наши логические аксиомы; последние поэтому не суть критерии истины, а только предписания относительно того, что должно