Когда Маэглин вырос, он оказался нолдор лицом и телом, но нравом и духом – сын своего отца. Говорил он мало, но если дело близко его трогало, голос его наливался силой, способной подвигать тех, кто его слушал, и низвергать тех, кто ему противостоял. Был он высок и черноволос, с белой кожей и глазами темными, но зоркими и лучистыми, как у нолдоров. Часто ходил он с Эолом в города гномов на востоке Эред-Линдона и охотно учился у них всему, чему они могли научить, в особенности же – искусству отыскивать в горах рудные жилы.
Говорят, однако, что Маэглин больше любил мать и, если Эол бывал в отлучке, подолгу сидел с ней, слушая ее рассказы о родичах, их делах в Эльдамаре, о мощи и доблести принцев дома Финголфина. Все это лелеял он в сердце, более же всего то, что слышал о Тургоне и о том, что у него нет наследника, ибо жена Тургона Эленве погибла при переходе Хелкараксэ, и единственным его ребенком была Идриль Келебриндал.
Эти разговоры зажгли в душе Аредэль желание вновь увидеть родных, и удивительным показалось ей, что она могла устать от света Гондолина и сверкания Фонтанов на солнце, и зеленых лугов Тумладена под весенним ветреным небом; к тому же она слишком часто оставалась одна во мраке, когда ее сын и муж уходили вдвоем. Эти же рассказы повели к первым ссорам между Маэглином и Эолом. Ибо ни за что на свете не открыла бы Маэглину мать, где живет Тургон, и он выжидал, надеясь выпытать у нее тайну или догадаться по случайной обмолвке; но прежде хотел он взглянуть на нолдоров и поговорить с сыновьями Феанора, своими родичами, что жили неподалеку. Но когда он поведал о своих желаниях Эолу, отец разгневался.
– Ты из дома Эола, сын мой, а не из голодримов, – сказал он. – Все эти земли – земли тэлери, а я не стану якшаться с убийцами нашей родни, пришельцами и захватчиками, и не потерплю, чтобы мой сын якшался с ними. В этом ты должен повиноваться мне, или я закую тебя в цепи.
Ничего не ответил Маэглин, остался безмолвен и холоден; но никогда уже не ходил с Эолом, и Эол не доверял ему.
Вышло так, что на Венец Лета гномы, как то было у них в обычае, пригласили Эола на празднества в Ногрод; и он уехал. Теперь Маэглин и его мать могли какое-то время бродить где хотят, и часто они, томясь по солнечному свету, подъезжали к опушкам леса; и в сердце Маэглина зрело желание покинуть Нан-Эльмот навеки. Потому-то и сказал он Аредэль: «Госпожа, давай уйдем, покуда есть время! На что надеяться нам – мне и тебе – в этом лесу? Здесь мы пленники, мне же нечего делать, ибо я научился всему, что знает мой отец и что соизволили открыть наугримы. Не отправимся ли мы в Гондолин? Ты будешь моим проводником, а я твоей стражей!» Аредэль обрадовалась и с гордостью взглянула на сына; и, сказав Эоловым слугам, что едут искать сыновей Феанора, они помчались и прискакали к северной опушке Нан-Эльмота. Там они переправились через малоструйный Келон в земли Химлада и направились дальше, к Бродам Ароса и на запад, вдоль границ Дориата.