После этого долго не приходил. Затем позвонил как-то ей на работу: «Приду. Останусь у тебя».
И действительно пришел и остался. И всю ночь боялась она, что услышат соседи: Игорь почти до утра громко, хвастливо говорил, говорил, говорил. То хвастался своей непомерной силой: кинулся ни с того ни с сего поднимать себе на спину, как грузчик, тяжелый платяной шкаф; утверждал, что ему ничего не стоит расшвырять хоть целую ватагу парней, что он в одиночку может своротить и сбросить в Волгу десятитонную пирамиду, и тащил Клаву сейчас же, немедленно, — а было уже около двух часов ночи! — пойти с ним на дамбу, где все еще под шубою снега, как белые палатки, стояли неизрасходованные на перекрытии пирамиды.
— Игорь, перестань. Ты что, пьян? Зачем мы пойдем туда? Вот, скажут, сумасшедшие, да и далеко: почти десять километров, — пыталась она его образумить. — Я устала, Игорек!
— Чепуха! Я донесу тебя на руках!
Он схватывал ее на руки, как ни сопротивлялась она, и, крепко стиснув, начинал почти бегать с нею взад и вперед по комнате. Напрасны были ее попытки успокоить его. И она впрямь изумлялась этому взрыву чудовищной силы у него, такого изнеженного и хрупкого.
А между тем пьян он не был. Дыхание было чистое.
Измучившись, опасаясь, что он душевно заболел, едва-едва уговорила она его под утро лечь в постель.
И тогда началось иное.
Заснуть Игорь не смог. Стонал и хныкал, ногтями раздирал себе грудь, извивался, как раздавленный червь, молил Клаву убить его.
— Я мерзок, о, ты не знаешь, как я мерзок, Клава! Мое дыхание заражает воздух! Убей меня!..
Только около десяти часов утра заснули они: он — вычерпав дотла все свои душевные и телесные силы в загадочном для нее приступе возбуждения, она — изнемогшая от слез, обессиленная от возни с ним.
На работу Клава не пошла: она боялась оставить его в таком состоянии.
Все такой же удрученный, расслабленный, Игорь попросил крепкого чаю и пил, пил его, пока не пришел в такой вид, что мог выйти на улицу, не возбуждая удивления прохожих.
— Что с тобой было, Игорь, родной мой? — спросила Клава.
— Не нужно, Клава, ни о чем не нужно расспрашивать меня, если ты любишь меня хоть сколько-нибудь! Больше этого не повторится! И никому ни слова. Иначе я погиб. Это вроде опьянения. Я ездил в город. И там один человек уговорил меня попробовать. Какая же это гнусность! Ты видела, каково мне было? Ну вот, клянусь, что никогда больше!..
— Ты попробовал дурман какой-нибудь?
— Да.
После этого происшествия он долго у нее не был. Она решилась позвонить сама. Он отвечал ей раздраженно. Однако пообещал скоро приехать. И не приехал — обманул.