И, закончив этими словами, Марьин обвел рукою всех присутствующих и тяжело опустился в кресло.
Говоря свою речь, он с внутренним удовлетворением отметил про себя, что вначале слушавший его без особого внимания Рощин в конце его речи, когда началось перечисление всего основного, что сделано было по быту и в особенности для молодежи, проникся вдруг каким-то особым вниманием к его словам и даже несколько раз склонил голову, как бы подтверждая.
Поэтому Марьин был очень доволен, когда сразу вслед за ним слово взял начальник строительства.
— Слушал я тебя, дорогой товарищ Марьин, и — прости за правду — пришел к тяжелому для меня выводу, что слово твое было сказано без чувства партийной ответственности. Постой, постой! Я тебя слушал — не перебивал! Мы — на бюро!
Марьин смолчал.
— Мне ли не было приятно слушать, — продолжал Рощин, — этот перечень всего хорошего, что успели мы сделать для многотысячного коллектива героических наших строителей — средствами народа, выполняя священную и мудрую волю Коммунистической партии, ее ЦК! Приятно, не скрою! Но, видишь ли, товарищ Марьин, ты сейчас выступал не как партийный руководитель, а как... статистик. Статистику, особенно ученому, ему иной раз положено оперировать большими числами, не выделяя индивида, человека. А мы, коммунисты, в каждом советском гражданине должны, обязаны — это партийный наш долг, так нас учит партия, учит Ленин — живого и неповторимого видеть человека, его любить, его опекать, о его благе заботиться!.. Только так! И нечего нам прятаться за большие числа, если по нашей вине погиб хотя бы один человек!..
— Ну, кто там погиб! — проговорил угрюмо Марьин.
— Мог погибнуть! — возразил ему, продолжая, Рощин. — И глупо мог погибнуть, зазря, именно, как правильно сказал товарищ Упоров, из-за черствости и заскорузлости некоторых людей! Большие числа — они помогают кое-кому из нас уходить от заботы, истинной, отцовской заботы, которая должна быть в душе каждого коммуниста, заботы о каждом, конкретном человеке... Вернемся к Пылаеву Асхату. Знаю его не первый год. Порох! Взрывная натура! А тут — обида. Острый аффект. Неужели и этого нам не понять? Внушить, что нельзя же так реагировать, ну и взыскание в дальнейшем наложить, — это не уйдет, это можно со временем. Да и сам он и раскаивается и стыдится того, что сделал. Да разве в этом сейчас дело? Вот ты на товарища Упорова напал. А он целиком прав, я считаю. Не на приятельство и не на свое суждение о хореографических талантах Асхата Пылаева он опирается. Отнюдь. Есть суждение об этом авторитета достаточно высокого в данном искусстве. А вот что изрек товарищ Кусищев: «Русский балет уж как-нибудь без прораба Пылаева просуществует!» Этакую вот глумливую фразу придумать — и только чтобы уязвить, унизить рабочего парня, отличного производственника: куда, мол, ты лезешь? А я бы так повернул: без прораба Пылаева мы уж как-нибудь ГЭС достроим. А если обозначился у этого юноши талант высокий и несомненный, если в этом он видит отныне жизненное свое призвание, то как же смеем мы закрещивать перед парнем этот его путь и тем более глумиться над ним? Нехорошо это случилось. Наша это вина. И опять Владимира Ильича об этом самом, о гибели талантов, должен я вам слова напомнить: он говорил, что это является не чем иным, как расхищением богатств Советского государства, которое должно превратиться в коммунистическое общество! А мы и человека, юношу едва-едва не потеряли!.. Нет, для меня вопрос ясен: допустивший, по существу, глумление над человеком товарищ Кусищев должен быть строго наказан! А ты, товарищ Марьин, ты занял позицию в этом деле не партийную, глубоко ошибочную...