На большой реке (Югов) - страница 312

И мало-помалу он привык думать так. А потом и совсем перестал думать об этом. Это было похоже на то, как если бы незаживающую язву в глубинах своего сердца он прикрыл, залепил каким-нибудь пластырем, и она перестала ныть и тревожить его. И вот настал час — час расплаты. Чужая, гнусная, несомненно же вражеская рука сдирает этот пластырь с затаенной, неутихающей язвы в его сердце! «Так и надо тебе, так и надо тебе!» — со злобою на себя самого бормотал он сейчас, и стискивал зубы, и до боли в кулаке стучал по прикладу лежавшего перед нам ружья.

Картины предстоящего позора, одна другой больнее и нестерпимее, вставали перед ним... Вот вызывают на бюро, вот зачитывают его дело — сперва на закрытом партийном, а там и на общем рабочем собрании всего Лощиногорска. Исключение из партии за обман. Вот вымарывают его имя из Золотой книги великой стройки...

А Галиночка, его чистая, вот как первый выпавший снег, и строгая-то, и до муки любимая, — что она скажет со своей гордой, незапятнанной прямизной, Галина Ивановна Доценко, когда узнает, какой недостойный, малодушный человечишка, пошедший на обман партии, был ее мужем?..

«А, пускай!.. Заслужил — и приму весь позор. Но тем гадам, которые могли о нем подумать такое — «отработаешь», — нет, не радоваться им!»

Петр Доценко принял решение твердое и ясное. Ничем не спугнуть врагов. Значит, сегодня же, идя в ночную вахту (а уж время близилось), надо им, этим гадам, дать такой ответ, чтобы они подумали, что он запуган и готов на переговоры. Утром, не заходя домой, сразу же к оперативному уполномоченному: все ему рассказать. Галине пока ни слова.

Он одним могучим прыжком взметнулся со своего хвойного ложа на снегу. Схватил ружье. Оно было заряжено. И он из обоих стволов ринул огненный залп в черное, усеянное крупными звездами небо.

Этой же ночью он положил свой ответ под гусеницу экскаватора, который вследствие аварии уже несколько дней стоял на пути в каменный карьер, на склоне горы Богатыревой.

В записке своей (конечно, тоже без подписи) Доценко писал: «Дайте подумать. Отвечу в среду».

«Черта с два, — подумал Сатановский. — Донесет, сукин сын, если уж не донес. Хотя, пожалуй, и побоится!»

Неожиданная неудача с устройством своего человека сторожем на электростанции, несмотря на участие «самой» Андриевской, проволочка с Петром Доценко — все это встревожило матерого шпиона и диверсанта. Дело в том, что «хозяин» шифрованной радиограммой предписывал ему как можно скорее оставить берега Волги. Этому Сатановский был страшно рад. В последнее время состоянием своей нервной системы он был недоволен: стал мнителен. Временами ему казалось, что за ним следят. Он ругал себя, старался успокоить, рассеять свои страхи: «Черт знает что! Психом становлюсь! Того и гляди, засыплюсь на какой-нибудь чепуховине!..» Но тут же другой, остерегающий голос начинал шептать в нем: «Позволь, но ты же ясно слышал, как тогда, ночью, в Средневолжске эти двое, что шли за тобой, перемолвились между собой о твоей персоне: «Для ареста — рано!» И тотчас же опровергал свои страхи: «Ну, а разве не могло это — «для ареста — рано» — относиться не к тебе, а к другому?..»