Он стал думать об этих парнях. Какие они? Вспомнил, как год назад, на гражданке, у них в партии пропали обручальные кольца у Кольки по прозвищу Сом. У того была невеста, и он клялся тайгой, что это последняя его экспедиция. И будет свадьба. Колька стоял, кусал растерянно свои рыбьи губы и говорил, стараясь как можно спокойнее: «Не понимаю. Куда же они делись? Ничего не понимаю…» Вора обнаружили случайно. Они могли побить его, могли выгнать, наконец, отправить в милицию. Но они не сделали ни того, ни другого. Они просто перестали замечать его. Рубить просеку, варить обед, пить чай, прикуривать и не видеть человека, который рядом. Не смотреть на него… Однажды утром он ушел по росистой траве, оставляя темную полосу. Он шел, и никто не смотрел вслед. Потом взошло солнце, роса высохла, и на траве ничего не осталось…
Саня очнулся через два дня в больничной палате. Точнее, проснулся от ощущения того, что слишком долго спит, когда каждая клеточка тела ждет и в то же время отгоняет прочь ставший привычным, знакомый многим крик: «Па-а-адъ-еом!..» Это кровь однокурсников, влитая в него, настойчиво-нежными толчками играла побудку.
Раздался сигнал, и телефонистка, отвечая односложно, меняя лишь интонацию, оторвала голову от бумаг. Он уже ловил ее взгляд. Да, это по его душу, кивнула она и глазами показала, что опять не отвечают, и, бросив в трубку: «Минутку!» — выжидающе замерла.
— Как и в прошлый раз, пожалуйста, — не столько голосом, сколько губами подтвердил он. — Через три часа повторите, — и вышел.
Даниил Павлович Китлицкий пятый день подряд звонил в другой конец страны к себе домой. И пятый день подряд никто не поднимал трубку. Даже глубокой ночью. В общем-то, в этом не было ничего удивительного: Китлицкий жил один, да и в отлучках бывал довольно часто и тоже порой позванивал, но именно в эту поездку он очень хотел застать в своем доме — теперь уже пустом, в чем убедился он на третий день, позвонив ночью, — человека, которому оставил ключ.
Уже неделю в столице стоит дождливая и холодная, с мокрым снегом по вечерам осень. Вот и теперь сумерки вперемешку с клубчато-рваными и дымными снежными тучами придавливали город.
Отделение связи закрывалось через четыре часа. Как и в ожидании предыдущих — а для его пустой квартиры почти предрассветных — звонков, он поехал в троллейбусе маршрутом, который вспомнился сам собой. По этому маршруту он, бывало, очень редкие дни ездил, когда учился в аспирантуре.
Привычно выстоял спокойную, втуне возбужденную очередь, методично спускавшуюся по скользким ступеням в полуподвал. Оттуда тянуло теплым, прокуренным, несмотря на запрет, пенно-рыбным запахом, а еще — хмельно-набухшим духом сочной древесины, это от опилок, рассыпанных по полу из-за слякоти.