Полная дама благосклонно улыбнулась и кивнула головой.
— Всё же, Ральф, не будьте безрассудны, берегите себя, — добавила она.
— Ну что с ним сделается, мама? Ведь это не настоящая война. Проба оружия. Так сказал папа.
— Конечно, миссис Прейс. Это всё пустяки.
Капитан Лейн взглянул на часы и дал команду начать посадку. Провожающие на судно не допускались. Офицеры, столпившиеся на двух широких трапах, стали с шутками и смехом подниматься на палубу.
— Прощайте, Ральф! Держите ваши цветы. Это знак моей преданности, — донесся до Бэби голос девушки.
— До свидания, миссис Прейс, до свидания Мэри. И не беспокойтесь за меня. Всё будет прекрасно, — прокричал уже с трапа Ральф.
Посадка шла полным ходом.
В шесть часов утра «Метеор» прошел под мостом «Золотых ворот» и лег курсом на Японию.
_____
Через четыре месяца Лейн, находясь со своим судном в Розарио, получил радиограмму от управляющего Нортона:
«Окончании выгрузки снимайтесь в Пусон возьмите отпускников следуйте Сан-Франциско».
В Пусон «Метеор» пришел ночью с потушенными огнями под охраной эсминца. В городе боялись ночных налетов противника. Введено затемнение. Не было видно ни одного огонька. Утром, к началу погрузки отпускников, Лейн вышел на палубу и был очень удивлен, увидев, что весь пирс запрудили санитарные автомашины.
Из них выносили раненых и осторожно поднимали по трапу на пароход. Бэби помрачнел: «Вот так отпускники! Не хотел бы я пойти в такой отпуск».
Носилки двигались сплошной цепью. При каждом толчке раненые стонали, на их лицах было выражение усталости и страдания. Глаза смотрели тускло, безразлично.
Кое-кто приветствовал Лейна кивком головы или легким движением руки, но большинство не замечало его.
Когда, наконец, всех тяжело раненных перенесли, на борт стали подниматься те, кто был в состоянии двигаться самостоятельно. Это было печальное шествие калек! Они шли на костылях, с забинтованными головами, слепые, обожженные…
Лейну стало не по себе. На секунду он представил себя среди этих несчастных. Вдруг глаза его остановились на фигуре одного офицера, поднимавшегося по трапу. Что-то очень знакомое было в ней — осанке, поступи, но лицо… Капитан содрогнулся.
Багрово-синий ожог расплывался по всему лицу офицера, брови и ресницы отсутствовали, один глаз закрыт черной повязкой. Это было не лицо человека, а неподвижная страшная маска, и только оставшийся неповрежденным глаз — голубой и ясный — говорил о том, что человек этот живет и мыслит. На куртке у офицера поблескивал орден «DSO».
«Заслуженный парень! Но где я видел его раньше?» — подумал капитан и вдруг вспомнил… Перед его глазами встал вечер отхода из Сан-Франциско, черная блестящая машина, девушка, красные розы и молодой человек, небрежно облокотившийся на радиатор…