Третий нашел свою смерть в Индии в тысяча восемьсот сорок шестом году. Также как и я в свое время, он был членом миссии колонистов. Его истерзанное грифами тело нашли в пустыне и отправили на родину, списав происшествие на проделки местных воинственных племен, негативно настроенных по отношению к колонизации.
Следующее убийство я совершил в тысяча восемьсот восемьдесят шестом году во Франции. В то время появились первые фотоаппараты, и каждый стремился сделать в своей жизни хотя бы один снимок. Это стоило немалых денег. Я уже выглядел как семидесятилетний, но учитывая мой несоизмеримый опыт, без труда устроил фотоателье. Там я терпеливо ждал свою новую жертву, зная, что он обязательно придет, потому как был человеком довольно состоятельным, не отставал от моды и жил неподалеку. Он решил, что фотография будет подарком на его день рождения… Тридцать пятый.
Еще две жизни я забрал в тысяча девятьсот двадцать шестом году в Граце у офицера австрийской армии, и тысяча девятьсот шестьдесят шестом в Национальном парке Супериор, штат Миннесота у твоего коллеги из конной полиции… Их снимков вместе с твоими здесь больше всего. Число Сатаны преследовало меня… Я прожил четыреста пятьдесят девять невыносимых лет с измаранными кровью руками и в трауре. Твоя смерть должна прекратить мои муки, дать возможность выжить моему сыну, которому сейчас шестнадцать, и освободить твоих друзей. — Старик взглянул на часы, повернув руку к проникающему с улицы свету, и жестом пригласил Бентона покинуть дом. Констебль поднялся, снова надел китель, застегнул его на все пуговицы, но шляпу оставил на столе, как символ скорби, и вышел под дождь. Убийца последовал за ним, направив на Фрейзера пистолет. Далеко идти не пришлось. У самой кромки хвойного леса была выкопана яма, в назначении которой сомневаться не приходилось. Бентон спокойно подошел к ней и развернулся. Ливень снова промочил его до нитки, а стекающие с волос струи воды замутняли зрение. Он вел себя достойно, не умоляя о пощаде и не предлагая никаких компромиссов, потому что у измотанного человека напротив их просто не было. И у его друзей тоже. Констебль готов был положить свою жизнь ради четырех других и упокоения одной души.
— Скажите мне свое имя, — попросил он, глядя на наведенный в свою сторону ствол.
— Фенбер Рейтонз, — устало ответил старик и улыбнулся в предвкушении долгожданной свободы.
Последнее, что запомнил констебль: ослепительно яркий свет, грохот и нестерпимая боль.
Он очнулся в тихом теплом сухом месте с запахом дезинфицирующих средств. Осторожно приподнял веки. Все тело сильно болело, а голова буквально раскалывалась. В глаза снова ударил свет, но какой-то направленный, а не обволакивающий, как прежний. Потом свет исчез и появился голос: