Чекист задумался, созерцая лесное чудо.
– И что, многим оно… показывается?
– Не знаю. Наши, дружбинские, когда ходили сюда – видели. Только они редко здесь бывают, места там, дальше, уж больно нехорошие. А вот челноки с Дмитровки как-то к нам добрались – так три дня плутали, пока нашли дорогу вокруг холма. И грачёвские, будто бы, тоже, только в обход шастают, и даже тропка у них есть, своя, секретная. Не показывается им ОтчеДерево, не пропускает …
Чекист покосился на проводника с подозрением.
– Ну и куда ведёт эта твоя тропка?
– Куда ж ей вести? – удивился Хорёк. – Спустимся с холма, пройдём немного и снова выйдем на Фестивальную. А там и до Грачёвки рукой подать!
Чекист сплюнул, взглянул в сторону ОтчеДерева и торопливо растёр плевок носком сапога.
– Ладно, веди уже… Сусанин!
Хорёк не обманул. Спустившись с холма (местность вокруг стала прежней, унылобезликой), они миновали длинный, заполненный грязной водой провал, тянущийся вдоль улицы, и оказались на площади. Деревьев здесь почти не было; впереди гнилыми зубьями торчали обломкирухнувшей эстакады, с права и слева привычно высились заросшие бугры на месте панельных многоэтажек. А наискось, через площадь, в завесе ползучей растительности виднелась проржавевшая, с кирпичными столбами, церковная ограда.
– …в конце тоннеля оказался вентиляционный колодец – по нему-то я и выбрался наверх. Вылез и повалился ничком на траву. Сил пошевелиться нет, ноги в хлам, подмётки резиновые ещё в тоннеле оторвались. Лежу, сохну – мокрый же, как цуцик! – вверх гляжу, на листочки, воздух свежий, не то, что в грёбаном метро. Пичуга какая-то на ветке цвиркает, благодать! Ну, повалялся, немного отошёл, и тут меня торкнуло – что ж я разлёгся-то а? Меня ж голыми руками взять можно, клык на холодец: рогатина у медведки осталась, приклад в щепки, правый ствол раздут, как из неё стрелять, одному Лесу известно. Случись что, чем прикажешь отбиваться – ножом и такой-то матерью? Разодрал куртку на полосы, замотал ноги, выломал дубину покрепче – и поковылял.
– Ноги-то сильно покалечил? – посочувствовал Егор. – Вон как хромаешь…
– А, ерунда, к утру заживёт. – отмахнулся Бич. – Видел бы ты меня, когда я на Белорусский заявился! Путейцы меня приняли, тряпки кровавые с ног срезали, промыли. Ну, я мазь из аптечки достал, обработал. Полегчало, ёпть…
– Это та мазь, что Ева готовит?
– Угу. Смазал, значит, ступни – не такие уж глубокие раны оказались, так, ссадины, – замотал чистой холстиной… Путейцы мне исапоги выдали, только вот ноги в них не влезли, и тогда – вот!