В-общем, разговор не клеился. В какой-то момент Яцек выглянул в окошко и обнаружил, что на дворе скапливаются дружбинские фермеры – хмурые, решительные, кто с вилами, а кто и с двустволками. Намёк был предельно ясен: пришлось закруглять разговор, и уходить, несолоно хлебавши.
Мессер напоследок примерился справить малую нужду на постамент стоящей посреди центральной площади статуи в виде двух голых женщин со снопом. И некому было растолковать придурку, что это не типовое парковое украшение, а работа знаменитого скульптора Веры Мухиной "Хлеб".
Когда-то статуй было две. Председатель, бдящий о культурном уровне земляков, распорядился перетащить их в поселение, но вторую, носящую имя «Плодородие», так и не допёрли – слишком тяжел оказался шедевр. Вторая же заняла место на главной площади, и с тех пор девки и замужние бабы таскали к ней венки из лесных цветов, перевитых цветными ленточками. Считалось, что нехитрые эти подношения помогают найти хорошего мужика или благополучно разрешиться от беременности. И, видимо, не зря – с демографией в Дружбе дела обстояли неплохо: здесь, в отличие от других поселений, рождались даже девочки.
Хитроумный Яцек этого, конечно, не знал, но выводы сделал верные. Не успел боец расстегнуть ширинку, как поляк громко поинтересовался:
– Что, неугомонный, чугунным бабам решил вставить? Живые давать перестали?
Чекист заржал. Мессер тут же стушевался, невнятно матюгнувшись, сквозь зубы, по блатному, плюнул на постамент, и пошагал прочь от опаскуженного произведения монументального искусства. Остальные «партизаны» последовали за ним, затылками чуя недобрые взгляды «коммунаров».
Таким образом, стратегический замысел операции дал сбой. Возвращаться на Речвокзал, трясти тамошнюю публику в поисках свидетелей, как предлагал склонный к простым решениям Мехвод? Или прочесать окрестные фермы, к чему склонялся командир, опасающийся портить отношения с «речвокзаловскими»?
– Эй, господа хорошие!
Чекист, нацелившийся было улечься на мягкую подушку мха, поднял голову, нашаривая «Маузер». К расположившимся на привал барахольщикам рысил по тропке какой-то тип. По виду из дружбинских, мелкий, неказистый, с острыми чертами лица. Командир прищурился – где-то уже он его встречал…
– Стой, холера ясна, стреляю! Руки в гору!
Яцек (была его очередь стоять в охранении) вскинул обрез и сноровисто передёрнул затвор. Тип замер и послушно задрал руки. Вы чё, хлопцы, вы чё, не надо! Винтаря-то уберите, я ж, того, рассказать хотел… Председатель наш, у которого вы давеча были – он всё врёт, сволочь…