Стоун повернулся, чтобы бежать, но ноги его подкосились, и он упал на колени.
Он сделал мучительную попытку собраться с мыслями, но волна боли захлестнула его мозг. И всё же ему удалось в последний раз подняться на ноги. Вытянув руки высоко над головой, он выкрикнул что-то нечленораздельное. Потом закачался и опрокинулся навзничь на мокрый тротуар. Его тень, гротескная и страшная, мгновенно сократилась до ничтожных размеров, превратившись в темное пятно возле лежавшего на земле трупа.
В желтом свете уличного фонаря Бэньон устало смотрел на неподвижное тело Стоуна. По привычке потирая лоб, он думал о том, что прожил вечность с ненавистью и неизбывной тоской в сердце. Теперь ненависть ушла, осталась только горечь — горькое чувство к самому себе, ко всем живущим в этом городе, даже капля тоски по Максу Стоуну.
Берк сказал:
— Крэнстона не обманешь, Дэйв. Он знал, что ты охотишься за Стоуном.
— Старого лиса не проведешь, — отозвался Бэньон.
— Он приказал мне задержать его.
— Но у тебя не получилось.
Берк пожал плечами:
— И к лучшему.
XIX
Сегодня дежурил другой врач. Он сказал, что ничего не имеет против, если Бэньон ненадолго навестит Дэбби.
— Не думаю, что ваш визит что-нибудь изменит. — Открыв дверь в палату Дэбби, врач вернулся к себе в кабинет.
Дэбби повернула голову к Бэньону. Она выглядела бесконечно усталой. Её глаза запали, кожа была прозрачно-белой.
— Как вы себя чувствуете? — спросил он.
— О, превосходно, — негромко ответила она. — Присядьте, Бэньон. Вы можете побыть со мной хотя бы немного?
— Конечно, — ответил он, садясь на жесткий стул с прямой спинкой, стоявший рядом с её кроватью. — Вы выглядите неплохо, если принять во внимание, что вам пришлось пережить.
— Я и чувствую себя неплохо, — сказала она. — Мне не следовало этого делать, Бэньон. Я поступила так, чтобы поквитаться со Стоуном, и теперь понимаю, что совершила преступление.
— Не будем об этом говорить.
— Вы никогда не желаете говорить со мной, — сказала она, отворачиваясь к стене.
Несколько мгновений они молчали, Бэньон заметил, как через окошко пробивается мягкий ранний рассвет.
Через пять — десять минут первые лучи исчезнут, чтобы спустя час возвратиться ярким, радостным светом дня.
— Я думала, что поступаю справедливо, — сказала Дэбби. — То, что он сделал, ужасно. Моя внешность — единственное, что у меня было, что спасало меня от нищеты, давало надежду в жизни. Наверное, это было бы не так страшно для семейной женщины — с мужем и детьми. Или для женщины образованной. У меня же нет ни того, ни другого.
— Теперь всё позади, — сказал Бэньон.