— Почистим, мистер?
— Тебе нужно быть в школе, — ответил я.
Биение моего сердца несколько замедлилось, и я хотел немного постоять неподвижно, чтобы окончательно успокоиться. Когда я поставил ногу на его переносной деревянный ящик, он сказал:
— Мистер, почему о людях всегда думают хуже, чем они есть? Я учусь во вторую смену. По утрам я свободен.
Объяснение показалось мне логичным, и я дал ему двадцать пять центов. Это был широкий жест, шире, чем я мог себе позволить, поэтому сегодня вместо ленча в дешевом ресторанчике мне придется довольствоваться кафетерием. От мысли, что приходится считать каждый цент, выбирать между ленчем и начищенными ботинками, у меня опять испортилось настроение. Я был владельцем заложенного-перезаложенного дома, водил взятый напрокат автомобиль, пользовался стиральной машиной и телевизором, тоже позаимствованными в бюро проката.
Спустившись в метро, я дождался поезда, сел и снова раскрыл газету. В Нью-Йорке на рельсы подземки упал человек. В Алжире французские экстремисты убили двенадцать мусульман. Один из убийц подошел к своей жертве на улице, приставил пистолет к голове и спустил курок. Заметки иллюстрировались фотографиями. На одной была запечатлена платформа метро. На другой — три бездыханных тела, мимо которых шли хорошо одетые европейцы — мужчины и женщины, абсолютно равнодушные к произошедшей трагедии.
Я достаточно спокойно отношусь к политике, временами у меня даже мелькает мысль, что меня трудно назвать интеллектуалом. Как и подавляющее большинство людей, я читаю газеты, как бы дистанцируясь от того, что в них рассказывается: он той ненависти, которую один человек испытывает к другому, от жестокостей, совершаемых людьми.
Однако сегодня газета нарушила мой душевный покой.
Я поднял глаза и увидел, что передо мной стоит женщина. Я вглядывался в неё несколько секунд, потом встал и уступил ей место. Не из джентльменских побуждений — в нью-йоркском метро нет рыцарей, — а потому, что она была красивее всех женщин, которых мне довелось видеть в жизни, и смотреть на неё было проще, когда она сидела, а я стоял. Она улыбнулась, поблагодарила меня и села. У неё были черные волосы, черные глаза, показавшиеся мне чуточку раскосыми, нежная, как сливки, кожа и ангельское лицо. Мне доставляло истинное наслаждение смотреть на нее. У меня возникло чувство, будто я впервые вижу женщину.
Я просто смотрел на нее. Сегодня я люблю свою жену не с той всепоглощающей страстью, которую испытывал восемь лет назад, но я продолжаю любить ее. Если кто-нибудь станет утверждать при вас, что страстно любит собственную жену и не в состоянии любоваться другой красивой женщиной, знайте, что он обыкновенный лгун.