Помолчали.
Афанасий видел вопрос иначе. Но то, что говорил воевода было дельно и возразить он не смел. Никто бы не понял. Ни его начальство, ни жители города.
— Эх… пришел бы Андрейка ко мне сразу, а не к этому мироеду…
— И чтобы было? — грустно улыбнулся воевода. — Ты бы дал ему не осьмнадцать рублев, а двадцать? Ну, двадцать пять. А потом переслал в Москву митрополиту сию краску дивную?
— Двадцать пять всяко лучше, чем восемнадцать.
— Для Андрейки — да. А для города?
— Ежели краска эта пропадет, то…
— Ничего и станется. Как пришла, так и ушла. Краска добрая. Видел я ее. Но ее мало. На икону одну. Да и то — едва — едва. Зато ныне пользу она городу великую принесет. И очень своевременную.
— А ежели Андрейка еще что принесет такое?
— А ты думаешь, еще принесет?
— Отрок сей себе на уме. И, раз отец его такое сокровище от всех утаил и приберег на черный день, то и Прохор оказывается был не дурак. Балагурил и чудил на людях, а сам…
— Да… удивил Прохор. Удивил. Никогда бы не подумал, что он о завтрашнем дне думает. С виду — дурень дурнем. И Андрейка удивил.
— И он еще удивит. Он ведь ко мне сам пришел. Страшится Агафона.
— Страшится?
— Что тот, как все уляжется, к нему в гости наведается. Да под пытками попытается выведать иные ухоронки.
— А они есть?
— Есть ли они или нет, ни мы, ни Агафон не ведаем. Судьбу Андрейки же это не изменит. После пыток тот его замучает и закопает где под кустом. Чтобы не донес.
— Понимаю, — кивнул воевода задумчиво.
— Теперь же, когда и ты, и я ведаем о том его страхе, гибель отрока ляжет тенью на Агафона, даже если тот сдержит свою алчность. Не так ли?
— Думаешь у него краска еще есть?
— Я не ведаю того. И никто не ведает. Но отрок сей весьма самостоятелен и умен не по годам. Пока отец его жив был — притворялся. Как и батя его. И они, мню, и дальше притворством жили бы, если бы не случилось горе и Андрейке не пришлось бы спасать свое положение.
— Ты хочешь, чтобы я поговорил с ним?
— Я не знаю… — покачал головой Афанасий. — Я боюсь его спугнуть. Он ведь может краску, ежели она у него еще имеется, взять и бежать. Даже если за ним придут — не так — то просто будет его поймать в лесу. А отрок сей, без всякого сомнения, готовится. И, как недруги отойдут, извлечет ухоронки да в бега.
— Далеко ли он убежит?
— Да к деду своему и убежит.
— Степан… — поморщился воевода, вспоминая колючего и жесткого мужчину.
— Оттого и не ведаю я как лучше поступить. Ежели он испугается, то… — развел руками Афанасий.
— А сам он еще что принесет?
— По весне верстать станут. А у него ни коня, ни брони. И денег, что Агафон ему заплатил, не хватит, чтобы их купить. Поэтому я мню — принесет.