— Вчера вечером. Мы решили заночевать в заброшенной риге. Освальд по обыкновению первым полез под крышу. Доски оказались гнилыми, пол на чердаке провалился, и Освальд сломал себе ногу. Мы несли его всю ночь, и только на рассвете какой-то мужик согласился помочь нам и подвезти его. Мы надеемся на вашу доброту, господин маршал, — пробормотал он смущенно.
— Вы хорошо сделали, что принесли его сюда, в Фобург, — сказал я. — Я, конечно же, помогу вам.
В это время Освальд открыл глаза. Посмотрел на меня, на других, собравшихся возле него, и, не сказав ни слова, снова смежил веки.
— Несите его вон туда, — проговорил я и показал пальцем на дверь небольшой пристройки, расположенной прямо против входа в часовню. В пристройке жил старик — Томаш, переплетчик книг или «скриптор», как называли его на латинский лад. Многие считали, что он живет у меня из милости. Только это было совсем не так. И не потому, что он был еще и искусным лекарем, а еще и по иной причине. Он был, как и Армен, моим другом, хотя дорога, приведшая его в Фобург, никогда до этого не пересекалась с моей.
* * *
— Ну что ж, молодые господа, — сказал я спутникам Освальда час-другой спустя после нашей новой встречи, — придется, видать, месяца два погостить у меня.
Мальчишки переглянулись и враз отвели глаза. Они не знали, что сказать. Может быть, оттого, что все последнее время говорил за них Освальд.
— Ну, так как? — спросил я.
— Товарища в беде оставлять нельзя, — заученно пробубнил белобрысый. — Крестоносец лучше умрет, чем оставит товарища в беде.
— Как звать тебя, верный товарищ? — спросил я.
— Вернер фон Цили, — ответил белобрысый.
— Верно, — сказал я, взглянув на белобрысого, — крестоносец лучше умрет, чем оставит товарища в беде. Только разные бывают крестоносцы, Вернер фон Цили.
— Конечно, разные, — согласился белобрысый. И взглянул на меня, как глядел кухмистер Ханс, не допуская мысли, что господин маршал может сказать что-нибудь не то.
— А как звать тебя? — спросил я другого — чернявого, смуглого, кареглазого. Того самого, который кого-то напоминал мне, по память не повиновалась, и этот некто маячил бесплотным призраком, то становясь чуть ощутимее, то совершенно расплываясь мутным пятном.
— Ульрих Грайф, — ответил чернявый.
«Господи, — молча охнул я, — еще один потомок еще одного товарища по оружию! Не слишком ли много?» Но в то же мгновение мое второе «я», вечно противоречившее первому, спросило спокойно: «А почему — много? Ведь в этих походах вот уже три века принимают участие рыцари одних и тех же фамилий. И что удивительного, что Вернер и Ульрих пошли вместе, как полвека назад уходили на Восток их деды. Может быть, отцы Вернера и Ульриха сами содействовали этому, и мальчики пошли в поход, намеренно сохраняя старые семейные традиции?