Все, бросив и баюна, и мамонтов, кинулись спасать Дуньку.
Дуня Зайцева сидела внизу в окружении тазика и кусков мяса. Птицы шумели.
— Ты в порядке? — первой успел подбежать Мишка.
— Да, то есть нет, вроде, наверное теперь у меня навсегда перетряслись мозги, — ответила Дуня, — и гематомы по всему телу… Главное — отлежаться, а то будет еще хуже.
Дунька была в своем репертуаре.
— А еще я порвала платье о какой-то ржавый крюк, — продолжала Дуня, — а когда стала его отрывать от себя — я ведь на нем повисла, — случилось что-то совсем не то, и открылась вон так клетка, а из нее какая-то птица как выскочит, и меня крылом ударила. А потом улетела куда-то. А еще у меня палочка куда-то укатилась, не могу найти!
Все уставились на пустую калитку, первую в ряду вольеров, в которых содержались выздоравливающие птицы.
На полу внутри вольера лежало несколько перьев синего цвета.
— Здесь живет синяя птица, да? — спросила Маша.
— До последнего времени оно так и было, — севшим голосом ответила Люба, — а теперь…
И все вдруг поняли, что влипли в историю.
ГЛАВА IV
Советы птицы Гамаюн
— Быстрее, может, она еще в Галерее! — закричала Люба, и все бросились за ней следом. Дуня, прихрамывая и жалуясь на беспокойных и безжалостных друзей, бежала сзади. Впрочем, вскоре все резко затормозили, попадав друг на друга.
Виновницей общего падения на этот раз оказался Гоша.
— Эта птица разговаривает!
Птица, на которую указывал мальчик, выглядела до крайности странно. Ее перья отливали всеми цветами радуги, крылья искрились, но вовсе не это обстоятельство привлекло общее внимание.
У птицы была маленькая женская голова. Золотистые волосы лежали волнами на плечах, на бледном лице горели черные глаза, взгляд которых был пугающим — словно они смотрели сквозь собеседника, и была в них какая-то затаенная фанатичность.
Птица действительно нараспев говорила:
День добрый, вперед, за судьбой на восход,
А вечером назад, за судьбой на закат,
Задай же вопрос, услышь же ответ,
Но дело другое — поймешь или нет.
— Это птица Гамаюн, — запыхавшись, сказала Люба, — она вечно что-то бормочет. Иногда вполне осмысленно, но чаще так, что никто ни слова не понимает. У них интеллект почти как у человека. А там — девочка показала на другой конец огромного вольера, где росли яблоня, на ветвях которой сидела белоснежно-золотистая птица с головой девушки, — Алконост. Когда в настроении, поет так, что заслушаться можно. А рядом, — палец Любы указал на иссиня-черную птицу со скорбным лицом, — Сирин. Тоже поет, но от такого пения бежать хочется, так тоскливо.